– Я бы сказал: «Не дождётесь!». Но, увы, это не так, – ответил Порываев, не глядя на дочь. – Скоро, наследнички мои, очень скоро…
Лицо Светланы стало наливаться кровью.
– Может быть, нам вообще уйти отсюда? – спросила она, гневно дыша.
– Да, пожалуй.
Она резко поднялась.
– Ну что ж, я вижу, что кое-кто здесь тебя неплохо обработал. Только этот кое-кто напрасно губу раскатывает. Есть законы, по которым эта крыса ничего не получит, как бы ни хитрила. Володя уже оформляет развод. Юридически грамотно оформляет. Ни хрена ей не достанется.
Павел Сергеевич посмотрел ей в лицо, и его вдруг передёрнуло.
– Крыса? – спросил он. – Ты сказала: крыса? Но ты ошибаешься, Света. Глубоко ошибаешься. В тебе всегда было много злости. Она не позволяла и не позволяет тебе видеть людей. Я тоже был слеп. Но мне открылось… Теперь я всё вижу… Я всех вижу… И мне страшно… Очень страшно… За себя… За вас…
Светлана в недоумении переглянулась с Анастасией. Затем бросила тяжёлый взгляд на Любу.
– Так-так! – озадаченно пробормотала она. – Кажется, ситуация ещё круче, чем я предполагала. Тут криминалом попахивает. Пойдём, Настя. Нам есть чем заняться. В другом месте. А здесь больше нечего делать.
Она развернулась и зашагала к двери.
– До свидания, папа! – растерянно пробормотала Анастасия и засеменила вслед за старшей сестрой.
– Прощайте! – бросил им вслед Павел Сергеевич.
Дверь палаты с грохотом захлопнулась. Лишь два пакета с фруктами продолжали сиротливо стоять по обеим её сторонам. Больной часто заморгал. По его щекам потекли слёзы.
Люба пребывала в полной растерянности. В трёх шагах от неё на больничной койке лежал умирающий человек. Этот человек сделал всё, чтобы разрушить её семью, и доставил множество других неприятностей. Она простила его. Постаралась простить. Его мучения – телесные и душевные – пробудили в её сердце сострадание к больному. Но и сейчас, на смертном одре, он затевал какую-то странную игру. Игру, совершенно не понятную Любе и, судя по всему, грозящую ей неприятностями. Порываев внешне выглядел спокойным. Он молча смотрел перед собой. Слёзы на его щеках высохли.
– Павел Сергеевич! – вновь напомнила Люба о себе. – Объясните, что происходит.
Больной повернул к ней осунувшееся лицо.
– Устал я, – сказал он. – Опусти лежанку.
Люба подошла к нему, вернула кровать в исходное положение.
– Присядь рядышком, – попросил свёкор. – Разговор будет долгим.
Она послушно села на табурет, с тревогой глядя на больного.
– Я понимаю: тебе ситуация кажется странной и нелепой. Но на всё есть причины. Необычные, почти невероятные – но они есть. И ты постарайся поверить в то, что опухоль в мозгу здесь совершенно не при чём. Поверь, что мой рассказ – не плод больного воображения, каким бы бредовым он тебе не показался.
Павел Сергеевич вопросительно взглянул на невестку. Она в ответ молча кивнула.
– Я виноват перед очень многими людьми, Любаша, – продолжал он. – В том числе и перед тобой. И я не могу уйти просто так, не раздав долги. Хотя бы часть из них.
– Вы мне ничего не должны, – твёрдо сказала Люба. – Я нахожусь рядом с вами не потому что…
– Знаю! – перебил он её. – Я теперь всё знаю. Потому и обратился к тебе.
– …И мне от вас ничего не нужно.
Он грустно усмехнулся.
– Что тебе не нужно? Кушать не нужно? Одеваться не нужно? Крыша над головой не нужна? У тебя же никого не осталось, кто бы мог тебе помочь.
