– Зи-ли-линь! Зи-ли-линь! Зи-ли-линь! – слышится такой знакомый, густой перезвон колокольчиков.
– О! Китайские зеленушки! – радуюсь я.
– Ага! – улыбается Казанцев, – Первая встреча в этом году! Пойдёт в Летопись природы!
Я делаю запись в своём полевом дневничке…
По водной глади Тятинской бухточки моря разбросаны чёрные точки уток.
– Сиииииии, Сииииии, – над морем несётся их заунывный посвист.
Я подношу к глазам бинокль.
– Каменушки, турпаны, американская синьга… А, вот – гоголи! У них большие, белые щёчки…
– Синьгу я слышу, – соглашается Сергей, – Её свист нам известен…
Вот, мы выбираемся на смотровую тропу. Это гребень речной долины. Слева, под нами простирается абсолютно голый, ещё покрытый метровым снегом, ивняк обширной поймы Тятиной. Сейчас, он так хорошо просматривается!
Нам даже удаётся немного протропить след медведя! Это молодой зверь трёх лет, «величиной с человека», как я говорю. Шаг за шагом, шаг за шагом…
Мы вываливаемся на уже освободившийся от снега склон высокого борта речной долины. Здесь, на проталине, я приседаю и беру в руки комок переплетённых мышкой соломинок и мягких травинок.
– Смотри! Медведь раскопал мышиное гнездо!
В двух шагах далее по склону лежит разбитый медведем трухлявый, берёзовый ствол, а ещё в двух шагах дальше – второй, такой же.
– Хм! – хмыкаю я, – Смотри, как интересно сгнивает берёза! Древесина ствола сгнивает, а береста коры – нет. Так и лежит на земле труба из бересты! Как-то раньше, я никогда, этого не замечал.
– Ну! – соглашается со мной Казанцев, – Как ракета. Действительно, труба!
Я озадаченно трогаю носком болотника берестяной цилиндр перепревшей берёзы: «Зачем он разбил эту гнилую валёжину? Может, насекомых, каких искал?».
– Ну, какие сейчас, насекомые? – отзывается Казанцев, – Ещё, только самые первые проталины!
– И то – правда! – киваю я, рыская глазами вокруг берестяного цилиндра, в поисках жучков-мушек, – Нет ничего…
Вскоре, мы тормозимся на тропе, под раскидистыми кронами толстых пихт, на самом краю крутого склона речной долины. Прямо под нами, у подножия склона, я вижу медвежий след! Не трогаясь с места, я вынимаю из футляра бинокль и рассматриваю медвежьи следы «вооружённым» глазом…
– Средний медведь, – бурчу я, в бинокль, – Входной след.
– В смысле, сошёл вниз, в пойму? – уточняет Казанцев.
– Ну! – киваю я.
На чистом, белом снегу очень контрастно выделяется чёрная клякса.
– О! Помёт! – радуюсь я, в бинокль, – Это отлично!
Тут – биноклем уже не обойтись. Нужно спускаться вниз. Осторожно ступая, чтобы не ухнуть вдоль склона – в снег по шею, я крадусь по крутому, снежному склону, вниз. По пути, я отламываю от кустика гортензии, две палочки…
Вот и помёт…
Этот помёт – очень необычен! Он состоит из зелёных плетей водорослей, кусочков алых панцирей камчатских крабов и прочих продуктов морского берега.
– Ну и ну! – думаю я, – Этот медведь бродил по отливу… Здесь, до моря – больше двух километров!.. Так! Давность помёта – около суток. Значит, медведь бродил по отливу прошлым вечером.
– Ну? Что там? – подаёт с тропы, голос нетерпеливый Казанцев.
– Водоросли! – я задираю лицо почти вертикально, в небо, – Иди посмотри! Разве, не интересно?
– Интересно! – отзывается тот, – Не интересно обратно подниматься!
– Вот, ты какой! – не по-настоящему, возмущаюсь я.
Я спокоен. С Казанцевым – так было и так будет, всегда…
Я снова склоняюсь над медвежьим помётом. Насколько я понимаю, морские водоросли – медвежий желудок совсем не переваривает…
