Купчая - страница 13

– Сабитова! – звонко выкрикнули где-то впереди, там, где тёмный проезд к моргу и больничной автостоянке вливался в широкий, освещённый и обсаженный аккуратными липами с кронами, круглыми, как кегли, проезд к главному зданию Второй городской больницы, розовеющему невдалеке отделочным кирпичом облицовки в свете противотуманных фонарей. И тут же топот, всё ускоряющийся, потом топот второй пары ног. – Мама?

При свете тусклой лампочки над подъездом морга не очень бросалось в глаза, как бледно и измучено лицо совсем молодого парня, практически подростка, выкрикнувшего «мама». И что пояс его синих с белой полосой спортивных брюк прорезан, резинка, на которой он держался в лучшие времена, завязана спереди и лишь кое-как замаскирована в прорези, ворот такой же синей с длинным рукавом футболки разрезан тоже, а сама футболка выпачкана. Чем выпачкана – объяснять не надо было, навидался таких пятен в Афгане. Молчанов заметил и это, и тяжёлую не по возрасту, затруднённую поступь парня, и запавшие не то серые, не то голубые глаза, и торчащие свалявшиеся в сосульки соломенные пряди волос, но женщины обернулись просто на крик.

Тем временем подошёл второй – немного постарше, лет тридцати с чем-нибудь, тоже еле шедший, тоже в болтающейся одежде – вроде бы целый и без пятен тёмно-синий пиджак, целая рубашка в зеленоватую клетку под ним, но ни одной пуговицы. Запавшие, как и у первого, но только тёмно-карие глаза, сросшиеся широкие тёмные брови, крупные тёмные, можно даже сказать – чёрные, кудри – то ли растрёпанные, то ли просто не поддающиеся парикмахерским ухищрениям, большой нос с лёгкой горбинкой. Не похожи. Вряд ли братья. В отцы старший младшему тоже не годится, разница в возрасте лет десять от силы.

Потасовка была, что ли, где-нибудь в баре? Нет, там публика бывает не такая. С глазами понаглее. Может, какая-нибудь крупная бандитская разборка на улицах – и мирные жители тоже попадают, кто под шальную пулю, кто… Нет, пуль не было. Никто из сегодняшних не подстрелен и не порезан. Что же в городе творится, что по ним так-то вроде танка проехалось?

Женщина на каталке, давно пришедшая в сознание, тоже услышала крик. Попыталась приподняться, застонала, сказала что-то невнятно. Изжелта-бледное, видимо, когда-то смуглое, скуластое широкое лицо еле-еле осветилось вымученной улыбкой. Парень с соломенными волосами подскочил вплотную, приподнял голову лежавшей и снова выдохнул, уже шёпотом:

– Мама!

– Её зовут Раиса Виленовна Сабитова? – спросил старший глухо, хрипло, с трудом ворочая языком.

– Раиса… Виленовна… – произнесла женщина прерывающимся от слабости голосом, но отчётливо. – Алик… Сыниша…

– Мама… Мама… Мы сейчас уйдём… Ты идти можешь? – бормотал парень, гладя её по чёрным, жёстким, с сильной проседью волосам, оправляя на ней абрикосового оттенка блузку с кружевным воротничком, пытаясь положить поаккуратнее вдоль тела мелко складчатую тёмно-красную с крупным чёрным узором юбку.

– Некуда… – стоном вырвалось у неё. – Дома… полиция… всё вышвырнули… опечатали… меня расписаться заставляли… не расписалась, в глазах поплыло… Где… Руслан…и Гарик?

– Там… – Парень бессильно оперся на каталку, обтянулись скулы, точь-в-точь как у мамы, даже соломенные лохмы сникли. Тишина августовского вечера показалась Молчанову предгрозовой, предбоевой. Вот сейчас – вспышка, ракета, и тогда… А что тогда? Вон мальчишка и то понимает, что для него с матерью бой проигран, нужно собирать силы для следующего, искать слабое место в обороне ЭТИХ… Где-то жить, где-то скрываться. А эта девчонка, Кристина? Ишь, стоит, пунцовая, как земляничина. Глаза опустила, не видно их из-под пушистых светлых ресниц. Нет, что она говорит?