Бабушка Анисия была матерью конюха-ветеринара Георгия, которого очень давно привёз Пётр Николаевич из далёкой Астраханской губернии вместе с семьёй. Переселенцы были калмыками, но по приезде приняли христианскую веру.
Бабушка Айса стала Анисией. Её сын Джурык – Георгием. Жена Георгия, красавица Аюр, получила имя Юлия. А дети, рождённые уже на новом месте, получали русские имена Глеб, Матвей, Никанор, Семён. Последней была дочь Мария.
Аюр-Юлия и её муж очень ждали дочь, но после рождения сыновей уже и не надеялись. А пятой родилась Мария.
Аюр недолго прожила после рождения дочери. Всю заботу о детях взяла на себя бабушка Анисия. Внуки называли её мамой.
Когда Марии исполнилось пять лет, все её братья померли в один год.
Георгию горевать было некогда. Он погрузился в работу. Мог вылечить любое животное.
Но Петру Николаевичу не очень понравилось, когда к его конюху стали ходили толпы, чтобы вылечить скот. Он такую деятельность на территории своего поместья запретил. А позже стал брать за лечение большие деньги, и поток поуменьшился.
Георгий был молчаливым. Иногда жаловался матери, что хочется ему лечить животных и другим помогать. Но Петру Николаевичу он был обязан жизнью, поэтому молча выполнял всё и не перечил.
Когда бабушка Анисия пошла за лоскутами и отваром, Евгенька откинула покрывало. На этот раз полностью. Ужаснулась, но тошноты уже не было.
Мухи садились на раны, жужжали так громко, что Евгения затыкала уши. Иван был не похож на себя. Только отдалённо угадывались знакомые черты.
Набравшись смелости, девушка коснулась пальцами его щеки. Иван даже не вздрогнул. Он был без сознания. Слёзы текли из глаз Евгеньки. Она взяла руку Ивана в свою и поднесла к губам. Но тотчас небрежно выронила её и отвернулась.
Руки пахли тухлым мясом. От всего Ивана так пахло. И уловив этот запах, Евгенька спрыгнула с повозки, зажала нос пальцами. Долго так стояла, пока её не окликнула Мария, дочь конюха.
Мария была стройной как мать. Узкие раскосые глаза, чёрные, как смоль, волосы, выступающие скулы так гармонично сочетались друг с другом, что невозможно было даже найти какой-то изъян во внешности калмычки. Она была прекрасна несмотря на то что очень сильно отличалась от своих ровесниц, проживающих на территории поместья.
Бабушку Анисию недолюбливали в поместье. Сплетничали о том, что после смерти невестки, мать приходила в спальню сына и ублажала его. Откуда пошли эти слухи, никто не знал. Но они так прочно прицепились к этой семье, что Анисия стала пугливой, редко выходила из дома и почти ни с кем не разговаривала.
– Евгения Петровна, вас маменька просит к себе. Я постою рядом с повозкой, сходите к ней.
Евгения кивнула. Мария подошла к повозке и прошептала:
– Можно мне взглянуть?
Евгения лишь махнула рукой в ответ. Мария пристально смотрела на Ивана. Оглядывалась по сторонам, боялась, что кто-то заметит её слёзы. Но во дворе никого не было.
– Ванечка, – прошептала она, – если бы я могла, увезла бы тебя в мои родные места. Степь своих не бросает. Маменька Анисия говорит, что степь лечит. Там наш дом. Там нам будет лучше, чем тут. Там и тебе стало бы легче.
Мария отгоняла мух, потом прикрыла Ивана, оставив открытым только лицо.
– Это я попросила маменьку Анисию помочь тебе. Лишь бы Евгения Петровна не узнала о моей просьбе. Если ты слышишь, не выдавай меня.
Вскоре появилась Евгения. В одной руке у неё был кувшин с отваром, в другой разноцветные лоскуты. За ней шла бабушка Анисия.
