Верный привычке во всем искать положительные стороны, я порадовался, что не смог достать билет на стадион. Смотреть такое по телевизору – удовольствие ниже среднего, но воочию… Однако вчера, когда я кинулся к кассам, билет мне не продали. Мне его не продали и за две цены, значит, билетов не было совсем. Ходят же на них люди…
Отвратительной мелодией закурлыкал телефон. На экране застыло морщинистое лицо Якова Вениаминовича с его почти постоянной грустной полуулыбкой. Не брать? Нет, брать надо. Яков Вениаминович – это работа, а значит – деньги. Деньги не мешают никогда, но сейчас они не будут мешать мне особенно сильно. Ремонт в квартире надо заканчивать, раз уж черт дернул меня его начать.
Настроение, конечно, паршивое. Но моей работе это не помеха.
Нажав кнопку приема, я попытался придать лицу выражение легкой беззаботности. Как видно, получилось не очень.
– Ой, Вадик, я по вашему лицу вижу, вы тоже это смотрели!
Уменьшительную форму собственного имени я не люблю. И близкие друзья, и очень близко знакомые девушки всегда называют меня Вадимом. Но Якову Вениаминовичу непостижимым образом получалось произносить «Вадик» без оттенка слащавости и детской игривости.
Неизбежно поговорили о футболе. Впрочем, говорил в основном Яков Вениаминович, как дважды два доказавший мне, что настоящий футбол в Одессе закончился в восьмидесятых годах прошлого века. Я особо не спорил. Эти тезисы я слышал неоднократно – почти после каждого поражения «Черноморца».
Наконец была произнесена практически кодовая фраза:
– Что-то вы, Вадик, давно ко мне не заглядывали.
– Дела, Яков Вениаминович, дела. Замотался совсем, – ответ тоже почти ритуальный.
После этого было обсуждено еще несколько важных вопросов как то: отсутствие дождей уже четвертую неделю, подозрительно быстро подошедший к концу август и грабительские цены на мясо, которые положительно вознамерились сделать из Якова Вениаминовича вегетарианца.
Я в меру горячо согласился по всем пунктам, хотя никакого повышения цен в последнее время не заметил, а что касается самого старика, то если он и не мог купить себе весь Привоз, то за половину я буду ручаться.
Впрочем, считать чужие деньги – дурной тон. Разве что малую их часть, ту, которая через пару часов станет моей…
– Обязательно заскочу, Яков Вениаминович, – сумел, наконец, вставить я.
Однако закончить разговор удалось только минут через пять, выслушав оду изумительному кофе, которым Яков Вениаминович намеревался меня угостить. Я давно подметил любопытную деталь: приступы словоохотливости поражали старика только при телефонных разговорах, при личных же встречах он был достаточно скуп на слова.
Я сильно подозреваю, что делал это Яков Вениаминович умышленно. Многие в его возрасте страдают в той или иной степени манией преследования, вот и он пребывал в твердой уверенности, что его телефон непременно прослушивается. Справедливости ради стоит сказать, что, в отличие от подавляющего большинства сверстников, Яков Вениаминович все основания для такой уверенности имел. Вот и представлялся для незримых, но бдительных слушателей этаким чудаковатым болтливым стариканом, закапывая то, что действительно хотел сказать, грудой пустых слов. Наивно, конечно. Но я привык.
Пару минут я еще раздумывал, ехать ли прямо сейчас или отложить визит на завтра. Но потом пришел к резонному выводу, что, если бы Яков Вениаминович хотел увидеть меня завтра, то он и позвонил бы завтра. А так как никаких особых планов на этот вечер я не имел, то какого, собственно говоря, черта.
