Одно знакомое в этом чуждом мире и осталось. Вон, Древний Колодец вдали виднеется. А ведь и он не такой как прежде! Не на том месте стоит. Когда к нему в родном лесу подъезжали, так он у самой дороги был. Даже отсюда видно, что колодезь вдруг дальше отодвинулся. И вода из него уже не течет. Когда в своем лесу мимо проезжали – видели, что края мокрые. А в этом кладка сухая.
И ручья не видно, что из колодца начало брал. Вдоль него разноцветье травное, что за лето в разное время появляется, вдруг враз в одном месте выросло. Вдоль дивного ручья и весенние травы распускались, и осенние росли.
Парни переглянулись. Это не тот колодец. Этот другой, но похож. Их два и они будто родные братья, словно один мастер их делал. Но один в родном лесу остался, а этот – сухой – здесь стоит. Куда ж их занесло?
– Едем обратно, глянем, что там… – хмуро бросил Прозор и опершись о луку, не трогая ногами стремян, вскочил в седло.
Дружинник протянул руку Добромилу и усадил княжича впереди себя. Так надежней и спокойней.
Затем Прозор подъехал к Дичко и перехватив тесненный повод ловко примотал его к луке своего седла.
– На привязи пока походишь. Потом разберемся, что с тобой. А то видишь – куда ты нас завел. Едем, парни.
Дичко затрусил рядом, тревожно и жалобно косясь на Добромила. Конский взгляд, казалось, молил: «Я не виноват! Сам не знаю, как это вышло… Прости!»
Княжич вытащил из поясной сумы просоленный сухарь и протянул жеребцу. Он ни в чем его не винил.
Вскоре подъехали к краю тумана. Вблизи осторожничали, вдруг в нем что-нибудь засело? Вдруг снова придется с нежитью столкнуться? Венды помнили, что пережили прошедшей ночью. Теперь в неясных местах они всегда будут начеку.
Примеру Прозора, который достал лук и держал его в левой руке, зажав меж пальцев стрелу – так, чтобы только осталось натянуть тетиву, последовал Милован. Его друг Борко мог лишь только вытащить меч. Еще вечером запущенный нежитью валун перебил молодцу левую руку. С одной рукой, сидя на лошади, тетиву не натянешь. Это только на земле можно сделать. Лежа.
Княжич сжал серебряную рукоять меча. Старик Любомысл вертел меж пальцев небольшую серебряную денежку. Если что-нибудь из тумана выскочит, он ею сразу запустит в супостата. Серебро первое дело. Он помнит, как им от нежити, что с Гнилой Топи вышла, отбивались. Не будь этой ночью при них серебра, то…
«Эх, надо бы пращу сделать, – запоздало сообразил Любомысл. – Она и дальше бьет, и сильнее. Когда передых будет, то налажу…»
То, что они обязательно совладают с новой напастью – туманом, старый мореход не сомневался. И не из таких передряг выбирались. Этот туман вызывал в нем полузабытые воспоминания. Старик начал припоминать, что он когда-то слышал о таком диве…
Туман чуть клубился. Будто живые медленно плелись серые, с синеватым оттенком языки. Словно разговаривали меж собой, лизали друг-друга.
Венды остановились поодаль. Прозор с сомнением смотрел на неожиданно возникшее диво. Солнце высоко, припекает, а тут – около серого непроницаемого для глаз тумана – прохлада. И ветра нет – это чувствуется. Даже листва чудных деревьев не дрожит. Тишина…
От чего же туманные сгустки переплетаются и шевелятся? Что движет эти рваные языки?
У Прозора неожиданно, как и утром – когда отъезжали от зимовья – заломило виски. Опасность! Сейчас надо быть стократ осторожней!
Если ни с того ни с сего в голову ударила боль, то надо сначала поразмыслить, где кроется угроза. А уже потом что-либо делать.
