– Даже и не думал. Тебе надо такое слово собственное придумать. И наделить его волшебными свойствами, тогда оно будет помогать тебе в трудных ситуациях всю жизнь. Проверено. Давай, попробуй прямо сейчас. Ну? Разве ты не хочешь, чтобы неприятности исчезли?
Несмотря на необычность предложения и недоверие к вечно иронизирующему над ней Геннадию, Елена покорно зашевелила извилинами, но ничего кроме избитой фразы: «Господи, помилуй» ей на ум не пришло.
– У меня не получается придумать, – уныло просипела она зарёванным тоном. И вдруг спохватилась:
– А у тебя, что, есть это волшебное слово? Неужели и вправду помогает?
– Было, с детства, – отозвался Геннадий с какими-то даже торжественными интонациями, – я его называл «ключ-слово». Могу поделиться. Мне оно уже без надобности. Жизнь все равно к концу подходит.
– Опять ты за свое. А что за слово такое?
– Курмахама, – Геннадий произнес это слово тихо, но со значением, и как показалось Елене, уважительно и бережно, что ли.
– Как? – на всякий случай переспросила Елена.
– Курмахама.
– Курмахама, – повторила Елена тихонько, – Да я и не запомню даже!
– Если оно твое, то завтра вспомнишь. А теперь спи.
– А ты расскажешь мне, откуда оно взялось у тебя, это слово?
– Если завтра вспомнишь его, то, так и быть, расскажу, а теперь спать. Отчаливай на свою половину кровати и дрыхни себе спокойно. Спи, Ленточка, спи…
О том, что существует ключ-слово, которое, будучи произнесено в нужный момент, может практически всё, Генка знал с пяти лет. Как-то летом его друг Борька Морковин по прозвищу Бруква затащил Генку в промежуток между сараями в детском саду, который находился неподалеку от их двора и был для местной детворы чем-то средним между игровой площадкой, ареной для ристалищ и испытательным полигоном. Аккуратно переступив через вечную кучку в проходе, друзья очутились в тесном пространстве, надежно укрытым от посторонних взоров. Именно здесь давались самые страшные клятвы и раскрывались вселенские секреты, поэтому по спине Генки непроизвольно пробежал холодок.
Холодок этот усилился до дрожи, когда Бруква уставился на него немигающим серьёзным взглядом, настолько многозначительным, что Генке действительно стало страшно.
– Чё, – одними губами просипел он, непроизвольно сглатывая слюну.
– А ты никому не скажешь? – зловеще прошипел Бруква, не отводя свои светлые глаза от Генкиных, словно пытаясь просветить ими все внутренности тела своего друга.
– Никому, чтоб мне с места не сойти, – побожился Генка, замирая от предвкушения Великой тайны. Он уже точно знал – сейчас Бруква расскажет такое!..
– Слушай, – торжественно прошептал Бруква, засунув губы трубочкой в Генкино ухо. Это было щекотно и немного мокро, поэтому Генка деликатно отстранился, виновато потёр ушную раковину и затем осторожно приблизил свой слуховой орган обратно к Бруквиному лицу, всё же стараясь держаться на безопасном расстоянии.
Бруква сердито посмотрел на Генку, сделал паузу, дабы продемонстрировать неуместность столь несерьёзного отношения к Великой тайне, потом скривил рожицу, показывая, мол, «а-а-а, ладно, что возьмешь с убогого» и продолжил, ещё более понизив голос и оттого заметно подвывая:
– У каждого человека есть ключ-слово!
– Какое слово есть? – не понял Генка, который ждал от друга совсем другие откровения. Типа, чем занимаются взрослые, когда вдруг неизвестно от чего хохочут в темноте и мешают спать.
