Курмахама - страница 39

Поняв, что больше он от Бруквы ничего не добьётся, но ключ-слово при этом реально существует и работает, Генка продолжил свои попытки получить своё слово, правда, до поры безуспешно.

Однажды к ним в квартиру пришли гости. Было довольно шумное застолье. Родители отправили Генку в свою комнату спать, но звуки голосов из соседнего помещения легко проникали в окружающее его пространство. Генка не очень вслушивался в этот гомон, потому что не любил подвыпивших, и вообще считал взрослых скучными и надоедливыми. Считал небезосновательно – выпив, многие тёти и дяди начинали тискать его, иногда женщины тянулись мокрыми губами, пахнувшими чем-то резким и душным, к его щеке и слюняво лобызали, отчего Генку всякий раз ощутимо передёргивало. Эту дрожь пьяные тёти принимали за боязнь щекотки и, глупо хихикая, принимались совать острые пальцы ему под рёбра, усиливая Генкины мучения. А ещё они разговаривали с ним как с полоумным придурком, задавая дурацкие вопросы, типа, «кого ты больше любишь, маму или папу?» и глупо сюсюкая с ним, называли «Геня», чего Генка терпеть не мог.

Обычно он быстро засыпал в такие вечера, но в этот раз всё пошло наперекосяк. Виной тому был один из гостей с резким, пронзительным точно циркулярная пила голосом и странной манерой к месту и не к месту добавлять фразу «мах на мах». Пронзительный гость весь вечер солировал в общем гаме, поэтому «мах на махи» сыпались один за другим.

– Я, мах на мах, не понимаю вот, – вещал гость, с лёгкостью перекрывая все остальные речи словно солирующий тромбон нежные трели скрипок, – что, мах на мах, сейчас происходит. Куда, мах на мах, мы идём!

Генка старался не вслушиваться, но это «мах на мах» бухало у него в ушах кузнечным молотом.

– А я вам говорю – дурь, мах на мах! Точно, дурь, мах на мах! – возопил Пронзительный в какой-то момент. Очевидно, это не понравилось не только Генке, который вжался в подушку, чтобы заглушить этот вой. Потому что один из гостей с сарказмом переспросил:

– Ты говоришь, «дурь, мах на мах»?

Видимо он, наивный, надеялся, что Пронзительный устыдится своего косноязычия, тем более что и остальные явно не были от в восторге его манеры говорить. Но Пронзительного было не просто взять голыми руками. Ничтоже сумняшеся, он загрохотал в ответ:

– Да, именно дурь, мах на мах. Дурь мах на мах!

Окружающие захохотали в голос, но дальше Генка уже не слушал. Утром он проснулся и первым делом поинтересовался у отца:

– Пап, а что такое курмахама?

– Какая-такая курмахама? – не понял отец.

– Ну, вчера за столом дядя всё время повторял: «курмахама», «курмахама» – неохотно пояснил Генка, чувствуя, что сказал глупость.

– Да это твой Трофимов, который «мах на мах», – догадалась Генкина мать, подмигивая отцу, Домакину-старшему.

– Как ты сказал, «кур мать на мах»? – развеселился отец, – обязательно Трофимычу скажу, как его дети называют!

– Не надо, пап, – смутился Генка, – ну, пожалуйста!

Но отец уже бушевал от хохота, повторяя:

– «Кур мать на мах», это же надо придумать!

– Не «кур мать на мах», а «курмахама» Гена наш сказал, – вмешалась Генкина мать, с укоризной поглядывая на отца.

– Беги, сынок, не бойся, папа никому ничего не скажет, – добавила она, выпроваживая Генку из кухни.

К счастью, история с непонятным словом забылась быстро.

Наступила зима. Генка давно забыл и про ключ-слово, и про злосчастную курмахаму. Пока не пришла беда. В тот вечер Генкин папа купил бидон пива в соседнем ларьке. Это было большой удачей, потому что большую часть времени ларек или был закрыт, или торговал папиросами и прочей табачной продукцией. Пиво в нём появлялось редко, и если это таки случалось, его мгновенно разбирали мужики из соседних домов, выстраивающиеся в очередь с трёхлитровыми эмалированными бидонами, а те, у кого бидона не было, стояли с полиэтиленовыми пакетами. Пива завозили мало, и заканчивалось оно уже через час после начала торговли. В этот раз Генкин отец успел.