Курмахама - страница 54

От этого внутреннего окрика Елена вздрогнула, напряглась, ощутила острую растерянность. Но юный здоровый организм не стал ждать, когда умный ум расставит всё по местам. Ноги уже сами несли Елену на кухню, навстречу дивному запаху маминых блинов. И все же при виде родителей, которые в её «настоящей» жизни умерли много лет назад, она не могла сдержать эмоции. Дыхание перехватило, на глаза навернулись слезы, уже готовые политься по щекам в несколько ручьёв. Только недюжинным усилием воли Елена смогла взять себя в руки. Пока никто не заметил, она быстро смахнула непролившуюся влагу с ресниц и выпалила:

– Доброе утро всем.

– Доброе, доброе, – пробурчал отец с набитым ртом, потом, сглотнув плохо пережеванный блин, шутливо скомандовал, – быстро умываться и за стол!

Елена кивнула, подбежала к отцу, чмокнула его в щеку, а потом прильнула к спине матери, которая, несмотря на то что пора было переворачивать подрумянившийся блин, томящийся на сковороде, сгребла старшенькую в охапку и поцеловала в лоб.

– Выспалась, доченька? Давай, Алёшик, беги умываться, и за стол, пока блины не остыли.

И опять Елена вздрогнула. Алёшик, точно Алёшик, так называла ее только мама! Когда Елена появилась на свет и родители придумывали ей имя, то никак не могли сойтись в едином мнении. Ребенок родился смуглым с копной тёмных волосиков на голове, отчего больше походил на мальчика, чем на девочку. Поэтому мама склонялась к имени, подходящем как мальчику, так и девочке, типа Жени или Саши. Но папа был непреклонен: Лена, Леночка, Алёнушка и никак иначе.

– Да какая Алёнушка, разве ты не видишь? Скорее уж Алёшенька. Но Алёшенька мужское имя, пусть уж лучше будет Алёшик, – мама гладила ребенка по чернявой головке и приговаривала, – Лёшик- Алёшик, Лёшик-Алёшик.

Чем, собственно, Алёшик был лучше Алёшеньки, Елена никогда не могла понять, логика матери оказалась для нее непостижимой. Но все в доме привыкли к странному имени – Алёшик, так Алёшик. Правда, пользовалась им только мама. Иришка обычно звала сестру «Ленка», а именем «Алёшик» пользовалась исключительно с добавлением разных эпитетов. Отец же, в зависимости от настроения, называл старшенькую Ленусиком, Леной или тоже Ленкой, если за что-то сердился.

От маминого поцелуя Елену вновь охватили чувства, она готова была разрыдаться от счастья снова видеть своих родных. Поэтому чмокнула ещё разочек мать, а затем не удержалась и потрепала по кудряшкам Иришку. Та, конечно же, сразу взбрыкнула, отмахнувшись от Елены как от назойливой мухи. Иришка вечно конкурировала с Еленой за родительское внимание и терпеть не могла все эти «телячьи нежности» от старшей сестры, улавливая в них тайное чувство превосходства. Кстати, не без оснований.

Свою зубную щетку Елена вычислила без труда. Она единственная оказалась сухой. Девушка долго крутила в пальцах этот странный предмет для чистки зубов. Массивная, неестественно жёлтая щетка с натуральной щетиной буроватого цвета, такую современному человеку даже в рот засунуть страшно. А тут ещё и зубная паста с давно забытым названием «Поморин» в жестяном тюбике, с резким солоноватым вкусом, долго во рту не подержишь. Но ничто не могло испортить впечатления Елены об этом, поистине волшебном утре.

Мамины блины оказались такими же вкусными, как и запах, исходивший от них. А потом все пили чай, который отец заварил, вытянув словно величайшую драгоценность пару щепоток чего-то мелкого и темноватого из маленькой пачки со слоном и наездником на этикетке. И, несмотря на то, что заваренный чай имел бледноватый оттенок и почти не обладал никаким вкусом, он тоже не ухудшил настроение Елены. Внутри неё всё пело и трепетало, отчего девушке хотелось пританцовывать и кружиться по маленькой квартире. Она бездумно летала по комнатам, бесконечно переставляла предметы, попадающие ей под руку, как будто это могло помочь ей вспомнить давно ушедшее время, куда она только что чудесным образом вернулась.