Ноконзок остановился. Конь, как и весь город, тоже пребывающий в сонных грезах, ткнулся мордой ему в плечо и фыркнул, очнувшись.
«Чем я недоволен? – вдруг подумал Ноконзок. – Да, прошло столько лет, но мы с Киоцзюкю вместе. Воюем вместе, о детях заботимся вместе, о народе. Да-а, засиделся я на суфе! Вот и лезут обиды, терзают голову тревоги».
Он дернул за повод. Конь сделал шаг вперед, скосил глаза на хозяина.
– Что уставился? Шагай давай! Почти пришли, будет тебе сейчас отдых в стойле. А то, можно подумать, ты так устал! – Ноконзок улыбнулся в усы, будто кто мог увидеть его в темном городе и подумать что-то не то.
Конь, чеканя шаг, пошел вперед. Так они и дошли до своего дома.
Слуга забрал коня. Прихрамывая, Ноконзок, поднялся на айван. Факел освещал его середину. В скупом свете росписи на стенах словно ожили. Будто ночью, когда никто из людей не видит, боги ведут свою тайную жизнь – не прячась, не застывая в красивых или грозных позах. Казалось, руки Ардохшо, только что воздетые к небу, вот-вот опустятся и, получившие благословение, припадут к ее ногам – люди, упав на колени, животные, подогнув передние ноги.
Ноконзок застыл, ошеломленный видением.
– Во имя Бога, Милостивого, Милосердного, Любящего. Да будет велик, благостен и победоносен дух госпожи Ардохшо, – зашептал он.
В сердце бывалого воина разлилась благодать, окрепла уверенность в своей силе. Со стены на него смотрела богиня, в руках которой было процветание семьи и могущество царей.
Переборов боль, Ноконзок встал на одно колено и склонил голову к груди. Слова молитвы прозвучали в ночной тишине:
– Даруй мне такое обретение, о благая могущественная Ардохшо, чтобы я стал победителем в схватке с врагом моего господина, с врагами нашего царства…
Ноконзок не заметил, как в дверном проеме показалась Уша. Сонная, кутаясь в теплую накидку из мягкой шерсти, она не смела окликнуть мужа, застав его коленопреклоненным перед расписной стеной дома. Но Ноконзок сам прервал молитву, задумавшись. Не время тревожить благочестивую госпожу ночью. Молитвы к ней обращают при свете дня, когда все черные помыслы врагов Света гаснут в лучах огненного светила. Завтра он пойдет в храм Ардохшо и воздаст ей великие почести!
– Уша! – заметив жену, он смутился. – Не спишь?
Уша дождалась, когда муж встанет, хоть и с трудом, но сдержала себя в порыве помочь ему. Так неловок он был, таким уставшим показался ей. Она подошла только после того, как он выпрямился.
– Уснула было, да проснулась. Что царь? Всем ли доволен?
Ноконзок приобнял ее за талию.
– Не до довольства ему сейчас. И с дороги устал, и думы тревожные.
Сердце Уши упало. Она спросила почти обреченно, зная ответ наперед:
– Воевать будете?
Ноконзок сделал вид, что не расслышал вопроса.
Они прошли в широкий коридор, из которого можно было попасть во все части дома: прямо – в парадный зал, налево – к комнатам очищения, направо – в столовую и спальни, а дальше по узкому проходу – к домашнему святилищу, на алтаре которого рядом с фигурками особо почитаемой семьей богини плодородия стояли фигурки бога огня Фарро и бога ветра Вадо.
Ноконзок любил проводить время в святилище, сидя на широкой суфе, погружаясь в думы об устройстве мира, о судьбах людей, о замыслах богов. Огонек, все время тлеющий в светильнике перед алтарем, очищал мысли и сердце от тягот. Но сейчас ему больше всего хотелось человеческого тепла: прижаться к Уше, уткнуться в ее плечо, втянуть в себя успокаивающий запах ее волос и уснуть блаженно и спокойно! Супруги прошли в спальню. Уша сама стянула с ног мужа сапоги, помогла снять одежду, омыла его ноги, тщательно вытерла досуха и, дождавшись, когда слуга приберет все, сняла платье и, укутав Ноконзока шерстяным одеялом поверх цветастого тканого покрывала, сама нырнула под него и обняла мужа.
