Оказавшись наискосок от суфы в другом углу прямоугольной комнаты, Шаогоз замерла. В окружении изящных курильниц, мерцающих огоньками из треугольных отверстий в середине округлых стенок, над которыми из чаш поднимались светлые струйки ароматов, на суфе стояла Богиня в привычном наряде. Темно-красное платье струящимися драпировками спускалось до пят; белая рубаха проглядывала в вырезе ворота и между распахнутыми полами внизу; перлы украшали низ широких рукавов. Черные волосы, разделенные на прямой пробор, были скатаны валиком от висков, а позолоченное ожерелье с красным овальным камнем матово мерцало на открытой шее. Богиня казалась одного роста с обычной женщиной. Лицо ее – ярко-розовое с четко очерченными красными губами – дышало покоем. Богиня смотрела на Шаогоз так, словно только что повернула голову, а за миг до того она внимала женщине, скульптура которой располагалась справа от нее. У ног женщины на корточках сидела девочка. Ее волосы тоже были убраны валиком, как у богини…
Служанка подала Шаогоз дочку. Та было всхлипнула, но мать уже подошла с ней к статуе богини и встала рядом с другой женской скульптурой, которая, как и она, держала дитя на руках. Ребенок изображенной женщины оказался взрослым мальчиком. Его черные кудри обвивал бронзовый обруч, на ножках краснели сапожки, но что-то в его облике говорило о нездоровье. Глаза, полуприкрытые тяжелыми веками?.. Шаогоз хотела поближе разглядеть мальчика, но ее внимание привлекла серьга в ухе женщины. Ее подвесили на нитке, продетой в маленькое отверстие в мочке уха. На золотой проволоке висел слон. К его хоботу и задней ноге мастер приделал тончайшей работы шнурок, плетенный из золотых нитей. Со стороны ноги слона к этому шнурку прикреплялась пластина с камнями. В центре каплей сиял прозрачный красный камень, под ним собрались в трилистник более темные сердолики, а над ним коромыслом полумесяца застыл матово-белый камень. Два круглых сердолика ушками повисли на его концах. Луна и солнце в окружении звезд! Шаогоз восхитилась.
– Ты можешь просить у нашей покровительницы все что хочешь, – шепнул на ухо жрец, и Шаогоз отвела взгляд от чудесного украшения.
Она кивнула в ответ и опустилась на колени. Служанка положила на край суфы дары богине, завернутые в шелковый отрез, хозяйка дома шепнула жрецу о жеребце, поставленном в стойло во дворе храма.
Шаогоз не слышала их, не видела. Она ощущала тепло своей дочери и просила богиню даровать девочке крепкие дух и тело, чтобы, став взрослой, она могла родить много детей и восславить свою покровительницу, как сегодня ее мать.
Когда женщина встала, жрец подошел к ней.
– Нареки мою дочь, – сказала Шаогоз.
– Вийус! – пафосно воскликнул жрец. – Ты пришла ранним утром, едва только заря осветила небо любимыми цветами Наны. Так пусть твою дочь зовут Заря!
Имя понравилось Шаогоз. Всегда яркая, всегда желанная, всегда символ начала жизни и светлого дня!
– Благодарю! – поклонилась она богине.
Служанка забрала девочку, а Шаогоз развернула сверток с подарками, достала миниатюрную фигурку музыкантши с лютней в руках – пусть развлекает Нану красивой музыкой! Справа от сидящей девочки на желтоватом полу стоял каменный алтарь. Невысокий, выточенный из желтого известняка, он опирался о пол четырьмя ножками постамента. Площадка для подношений на нем оказалась совсем миниатюрной. Шаогоз поставила фигурку ближе к одному краю, а перед ней положила изящный костяной гребень – подарок Буцзю на свадьбу! На нем, вторя идее статуэтки музыкантши, сидя на слоне, словно в такт ее музыке, танцевали полуобнаженные красавицы с тонкими талиями, полными грудями, широкими бедрами. Именно так представлялось плодородие женщины в образах, пришедших на бактрийскую землю из Гандхары. Шаогоз дорожила этим гребнем, подолгу рассматривала вырезанную на нем сцену развлечений и мечтала о любви и нежности, о веселом времяпрепровождении, которое осталось в ее девичьем прошлом, так и не успев реализоваться полностью. Только в мечтах Шаогоз продолжала беспечно танцевать под музыку рожка, которой ее ублажал мальчик из их стойбища. Его глаза потухли, когда Буцзю увез ее в свой стан…
