Вдруг она и говорит:
– Хочу заехать в дом Инфиделя. Ты не против?
Честно сказать, сильно не хотелось. Там вплотную не подъедешь. Машину бросать. Да и сами развалины меня никак не прельщали. Только отказывать ей не захотел. Почему-то стыдно было перед ней очень. Заранее стыдно.
– Ладно, – говорю, – давай заедем.
Подъехали. Домина огромный, из двух частей состоит. Одна – вполне себе дом, этажей пять. Форма странная. Но в Хабаровске много странных домов, особенно тех, которые до советской власти. Люди строили не по плану, а как душа поет. Вот и этот был странный, хоть и изрядно разваленный. А вторая часть дома – какие-то резервуары непонятные. Вглубь, под землю уходят.
Зашли. Поднялись на верхний этаж. Там обычно неформалы сидят, но в тот день никого не было. (Кстати, именно оттуда мост на купюру и снимали. С этой точки часто ходят Амур фотать.) Стою, на реку нашу любуюсь.
Вдруг Людка бросает:
– А ты знаешь, почему этот дом называют башней архитектора?
– Не знаю, – буркнул я.
– Говорят, что один архитектор хотел построить прекрасный дворец. А большевики, увидев, что не могут его использовать по назначению…
– А что они хотели?
– Неважно. Это легенда. Ты слушай.
– Хорошо.
– Так вот. Большевики разозлились и решили архитектора не просто расстрелять, а замуровали его где-то здесь в стену. Поэтому дом не могут ни закончить, ни разрушить. Это душа архитектора им не дает. Потому здесь люди пропадают. Просто входят в башню архитектора – и не выходят.
– Веселая история, – улыбнулся я.
– Грустная. Пойдем, я тебе покажу, где стена архитектора. Там, где он замурован.
– А надо? Всё-таки уже темнеет. Может, в следующий раз?
– Андрей, ты не понимаешь. Никаких следующих разов не бывает. Есть только сейчас.
Она схватила меня за руку и потянула куда-то в сторону резервуаров. Поплутав по руинкам, ловко обходя экскременты разных эпох, наверняка имеющие историческую ценность, мы оказались в небольшой комнатушке над провалом, уходившим куда-то в темноту.
– Пошли быстрее, – крикнула Люда, перебежала по хлипкому деревянному мостку и скрылась в дверном провале.
Делать было нечего. Я вступил на мостик. Видимо, он не был рассчитан на мой вес, а может быть я просто особо везучий. Только доска скрипнула и переломилась. Я полетел вниз, в темноту. Обо что-то изрядно ударился. В голове вспыхнуло. За вспышкой наступили кромешная тьма и боль. Я отключился.
Глава 2. На илимском волоке
Время пока непонятное
Болело плюс-минус всё. В голове стучали молотки. И так, знаете, навязчиво и больно стучали. Перед глазами колыхался туман. Где я? В больнице? Поскольку болит всё, то явно не на том свете.
Я попытался закричать, позвать кого-нибудь. Есть же у них какие-то обезболивающие, пусть вколют скорее – терпения нет!
Вышел какой-то невнятный хрип. Постепенно марево от глаз отступило, но яснее не стало. Я лежал на чём-то мягком, но непонятном. Явно не на постели. Запах от всего этого мягкого шел какой-то прелый и неприятный. Причем это мягкое отчетливо покачивалось, двигалось.
Перед глазами поплыло чье-то лицо, только на Люду оно было не похоже. Сначала показался какой-то не вполне понятный старик восточной наружности, в странной одежде наизнанку, в сапогах, натянутых явно и демонстративно наоборот. Он что-то говорил, но слов было не разобрать. Да и само изображение старика как-то не выстраивалось, то и дело шло рябью, в расфокусе.
