– Нет, – веско ответил Андрей. – Нет, – повторил он громче, и гомон стал утихать. – Когда саперы находят мину, они не зовут всех, чтобы люди полюбовались ею. Когда химики и физики создают взрывное устройство, они не рассказывают, как его сделать, всем подряд. Когда биологи обнаруживают вирус, они не распыляют его в водопровод из тех соображений, что нельзя игнорировать вирус, потому что это «факт реальности». Так должны были поступить и вы, – просто сказал Андрей. – Сначала обезвредить эту когнитивную бомбу и только потом рассказывать о ней тем, кто, по-вашему, достаточно квалифицирован. Вместо этого вы не справились с бомбой сами, и она поразила вас: вы впали в Бузу. Но мало того – осколки летят дальше, и вот одиннадцатилетняя девочка самостоятельно замышляет и осуществляет преступление, и мало того – она вовлекает еще одного шестиклассника… И даже если они тут не задержатся, то все равно унесут ее осколок дальше.
– Сами вы тут не задержитесь! – яростно прошипела Настя.
Но на нее никто, кроме Коли, не обратил внимания.
На секунду наступила звенящая тишина.
– Мы запретили ей! – закричала Рута со слезами в голосе. – Я прямо запретила ей вообще что-то делать! Вы же слышали! Все слышали! Настя, я же запретила тебе!
– Мне двенадцать! – зло сказала Настя. – И да, она запретила. Это мы сами с Колей.
Коля молча кивнул ей; ее «мы» поднялось в нем горячей волной и, кажется, даже приподняло его над стулом на какое-то мгновение.
Андрей и бровью не повел.
– Замечу, что это далеко не всё, на что способна когнитивная бомба. Другие бомбы разрушают самые основы человека, делают из него зверя, а это и означает настоящий конец. И он придет раньше, гораздо раньше точки Си.
– А какая разница, раньше или позже? – дерзко спросил Кеша.
– Кеша!.. – сказала Катя.
– Нет, он прав, – подхватил Гена. – Он прав, Катя! Молодец, Кыч! Даже если это действительно когнитивная бомба, как Андрей говорит, то какой смысл ее разбирать и безопасить? Мы все равно обречены, решения нет. Доказано. Точка. Всё – бессмыслица.
Колмогоры задвигались, стали переглядываться. Одно дело – сообщить миру, что он обречен и ему в любом случае конец, независимо ни от чего, и совсем другое – стать причиной этого конца.
– Бессмыслица, говоришь, – сказал Андрей. – Бессмыслица – это искать решение, когда оно и так есть. Как поступать с задачей, которая решения не имеет, вот настоящая проблема. Я, собственно, за этим и пришел, за настоящей проблемой. И, честно сказать, надеялся на вашу помощь, так как доказательство ваше, повторюсь, безупречно. У вас определенно есть задатки.
– Погоди-погоди, постой, – сказала Катя. – Доказательство наше верно, так?
– Так, – сказал Андрей.
– То есть мы правы и человечество обречено, так?
– Так.
– Но ты предлагаешь нам сейчас э-э-э… опровергнуть наше же доказательство?
– Скорее, указать границы, – кивнул Андрей. – Если угодно.
– Ну мы ведь доказали, – заметила Рута. – Численно.
– Как говорил мой учитель, – сказал Андрей, – «если решение только численное, значит, ты чего-то не понимаешь».
– Бред какой-то, – выдохнула Катя и села за парту, обхватив голову руками.
– Границы, – сказал Андрей очень ясно, – есть у всего. Даже у истины.
– Вавилонщина, – сказал Гена. – Чистой воды вавилонщина. «Не все так однозна-а-ачно»! – кривя губы, передразнил кого-то он.
– Интересно, – вежливо произнес Андрей, – если бы вы были математиками в девятнадцатом веке и к вам пришел Лобачевский со своей геометрией, вы бы и ее назвали бредом и вавилонщиной?
