– Я заметил, что вы прислушивались к моему выступлению, – начал Питер, жадно вгрызаясь в бургер и картошку.
– Да, – ответила она. – Ваши лекции очень популярны. Хотите попробовать энчиладу[3] с сыром?
Это его ошеломило. Никакой лести, никакой ерунды. Просто мгновенное ощущение близости. Как он потом понял, это была ее обычная манера общения.
– Да, – сказал он. И она протянула ему две теплые завернутые в виде конверта лепешки с расплавленным сыром и специями, вкуснее которых он ничего не пробовал в своей жизни.
После этого они нередко сидели рядом за обедом, подчас едва разговаривая. Но присутствие Мануэлы было магически сильным. Питеру казалось, что она рядом, даже в ее отсутствие.
Наконец он спросил, не хочется ли ей сходить с ним в кино или на ужин, хотя и подозревал, что это должно было показаться ей слишком обыденным. И он был прав.
– В кино нет, а вот сходить с вами на прогулку или что-нибудь приготовить из того, что вам нравится, я могу, – ответила она, сверкнув ослепительной белозубой улыбкой.
Выяснилось, что Мануэла обладала гениальной, только ей присущей способностью: она могла определить породу дерева по листьям и коре, птицу по щебетанию и оперению. Если нужно было узнать расположение звезд или назвать вид бабочки, то лучше нее ответить не мог никто. Питеру никогда раньше не доводилось встречать таких, как она.
Скоро они ужинали у нее дома почти каждую неделю, а потом совершали длительные прогулки, возвращаясь уже затемно. Долгое время, пока он не отважился поцеловать ее, она лишь позволяла ему держать ее за руку. А потом вдруг разрешила остаться на ночь в ее крохотной квартире-студии. Он влюбился в нее плавно и естественно, без демонстративного романтизма, почти незаметно для него самого. И все же начал рисовать себе в фантазиях их общее будущее, представлял, как женится на ней, как они поселятся на уединенной ферме с безупречно прекрасными дочерьми.
Человек предполагает, а Бог располагает. Это изречение явно принадлежало гению.
Вместо воображаемой будущей Питер продолжал вести прежнюю жизнь – допоздна просиживал за своими исследованиями. Он сам и все сотрудники лаборатории были убеждены, что Питер на пороге великого открытия. Бывали дни, когда он настолько погружался в работу, что забывал ответить на звонки Мануэлы.
Он убеждал себя, что потом, попозже, все ей возместит. А впоследствии никак не мог вспомнить, говорил ли он ей хоть раз, как сильно любит ее.
На окраине города в небольшом переулке стояло массивное здание складского типа из белого кирпича, на стене которого синей клейкой лентой была изображена цифра 100. В лучшие времена, когда экономика района была на подъеме, здесь производили молочные бутылки причудливых форм из толстого стекла. На протяжении десятилетий после того, как компания пришла в упадок, здание пустовало. А затем какой-то местный бизнесмен купил его, чтобы организовать общежитие для студентов. И вот теперь здесь было множество похожих на пещеры комнат и художественных студий – настоящее прибежище для всей городской богемы, художников и музыкантов.
Энергичный ритм музыки в стиле примитивного техно сливался со стуком капель дождя по крыше старого здания. Как обычно, в этот уик-энд здесь проходила разгульная вечеринка.
Большое открытое пространство было разделено шторами, и в каждом отсеке обосновалась отдельная группка студентов. В одной из компаний устроили шумное представление, вращали шесты, цепи и прочие предметы. Другая уселась тесным кружком и бурно обсуждала проблемы мировой политики. Среди шума и гама можно было различить отдельные слова или обрывки фраз.
