Не только с гложившей грустью уезжал он из города, который считал для себя родным, но при этом и с чувством выполненного долга. Шайка житомирских воров-театралов, промышлявшая на железнодорожном вокзале (с которого он собственно и отправился в путь) дожидалась своего приговора в Тюремном замке. Напасть на след этих негодяев оказалось непросто. Долго сжимал вокруг них удавку коллежский секретарь и таки на радость полиции сжал. Никто в городе не смог их найти, а он смог. Только вот Кондратий Яковлевич, показалось, не шибко этому обрадовался. Как-то очень сдержанно на всё это сперва отреагировал. Через несколько дней, правда, судебный следователь Бульварного участка явился на службу в необычайно приподнятом настроении. С чего бы вдруг? Оказалось, не за себя, за помощника своего радуется: в связи с последними успехами выхлопотал для подопечного местечко при мировом судье порта Дальнего, что строится на арендованном у китайцев Ляодунском полуострове недалеко от Порт-Артура. Вакансия судебного следователя – это как раз то, о чём грезил наш новоиспеченный старший кандидат на судебные должности. Горский готов был расцеловать своего покровителя и благодетеля. Дальний и вовсе был его заветной мечтой. А тут обе мечты разом слились воедино, явив коллежскому секретарю бесценный подарок.
– Не мелковат ли мой десятый классный чин? – с опаской и треволнением спрашивал Антон Федорович Воскресенского.
– Вовсе нет, – как-то чересчур уверенно отвечал Кондратий Яковлевич. – Мировой судья Дальнего лишь надворный советник. В самый раз тебе.
До сих пор не верится.
Антон Федорович на секунду отвлекся. Поезд значительно замедлил ход – приближался к Москве. Пейзаж из пасторально-лесного переменился на индустриально-городской. Будто сменили декорации в театре. Тут и там – всюду повылазили трубы фабрик и заводов, точно вся Первопрестольная состояла сугубо из объектов промышленности. Лес труб порою разбавляли длинные кирпичные строения самой незамысловатой архитектуры и самого отвратительного вида. Вдобавок ко всему свой штрих вносила серая промозглая октябрьская погода. Горский даже начинал разочаровываться: что же это за город такой дрянной?
В Москве ему доводилось бывать однажды в далеком детстве. Куда-то они ехали с родителями, куда-то спешили. Воспоминания о той поездке остались очень скудные и какие-то неточные, размытые. Помнил лишь Горский толпы народу, среди которых он удачно лавировал с papa et maman. Помнил запруженные экипажами улицы. Помнил… а впрочем, больше он ничего не помнил.
– Этак, господа, у вас может сложиться неверное впечатление о нашей красавице-Москве, – озабоченно заявил старичок с козлиной бородкой, что сидел рядом.
– Не беспокойтесь. Красоты Белокаменной мы с женою уже имели счастье оценить, – успокоил его флегматичный брюнет, улыбнувшись благоверной.
– Это правда, – пропищала барыня. – Москва на редкость хороша!
– Хорошо, что вы у нас бывали, – гостеприимно потер руки старичок. – А вот вы, молодой человек, полагаю, у нас впервые. Вы так внимательно всё рассматриваете.
– Да, впервые, – Антон Федорович оторвался от окна и откинулся на серую спинку дивана второго класса.
– Тогда непременно советую вам прогуляться по Тверской, посидеть в Александровском саду и посетить соборы Кремля.
– Увы, у меня будет очень мало времени. Чем-то придется поскупиться.
– В таком случае сразу отправляйтесь в Кремль! – участливо посоветовал москвич.
