Фролов тут же подумал: будь это моя комната, я бы распорядился пространством иначе – раздобыл нормальную тумбочку, у выхода поставил велосипед, у двери повесил бы зеркало, под зеркалом сколотил бы шкаф для обуви. А еще, конечно, натер бы паркет мастикой.
В этих мыслях было что-то спасительное. Фролов думал о комнате, а сам исподтишка разглядывал нового знакомого; чтобы не слишком пялиться на репетитора, остановил взгляд на радиоле у стены. Над радиолой висела полка, забитая разномастными пластинками. Человек, пожелавший вычислить музыкальный вкус Юдина по этим пластинкам, потерпел бы фиаско. Впереди красовалась остромодная пластинка с надписью «Битлз» – полгода назад Ванька умолял подарить ему такую же на день рождения, и Фролов с огромным трудом достал ее через знакомых. За «Битлами» виднелась обложка «Лучшие песни Клавдии Шульженко».
– Ну-с. – Юдин плюхнулся в кресло и откуда-то выудил потрепанный блокнот. – Вы, значит, ищете репетитора по английскому… Сын, дочка? Язык учите просто так или для поступления в институт?
– Сын идет в десятый класс.
– Значит, для поступления, – одобрительно кивнул репетитор и что-то черкнул в блокноте. – Это хорошо, что вы заранее пришли. А то у нас любят в последний момент спохватиться… Как зовут?
– Меня?
– Сына.
Фролов покраснел.
– Ваня.
Тут репетитор улыбнулся, и сразу до ушей.
– А вас как?
– Вова, – машинально сказал Фролов и тут же исправился: – Владимир Павлович.
– Ясно. А чего вы сына с собой не взяли?
– Ну как? Сначала надо договориться.
Юдин глянул в блокнот, снова поднял взгляд и сказал:
– У меня дорого.
Фролова это задело.
– Ясно.
– Хотите в иняз? В этом году как раз проходной балл вырос.
– Нет, – Фролов кашлянул. – Нам надо, чтобы сын поступил в институт в Москве. Пусть это будет дорого, но чтоб наверняка.
Брови репетитора поползли вверх. Он разглядывал Фролова с таким неподдельным интересом, будто судьба свела его с австралийским туземцем. Даже блокнот отложил, чтобы не отвлекаться.
– Вот как, – сказал репетитор.
В тоне не было ни одобрения, ни осуждения, но Фролов бросился оправдываться, за что тут же себя возненавидел:
– Ваня способный парень, можете не сомневаться. Мне рекомендовали вас именно из-за этого. Сказали, что ваши ученики в прошлом году поступили в МГУ.
– Было дело, – согласился репетитор. – Однако гарантий нет, все сильно зависит от ребенка. Ваш сын хочет в какой-то конкретный институт?
– Пока нет, но готовиться надо уже сейчас. Иностранный язык везде будет хорошим подспорьем. Хоть в МГУ, хоть в МГИМО. Где угодно.
Брови Юдина окончательно зажили своей жизнью и поднялись так высоко, что почти слились с кудрями.
– Но позвольте, – сказал он, – вы ведь в курсе, что в МГИМО нет открытого набора?
– Но как же? Официально есть.
Юдин постучал карандашом по блокноту и задумчиво изрек:
– Официально и мясо в магазинах есть… И колбаса, и стерлядь, и сыр рокфор из книги о вкусной и здоровой пище…
«Умника из себя строит, что ли?», – неодобрительно подумал Фролов.
– Хорошо, не в МГИМО. Подойдет любой московский институт.
– Почему именно московский?
– Можно и в ленинградский.
– Да, но почему не здешний?
С точки зрения Фролова, такой вопрос мог задать либо блаженный, либо идиот. Ему хотелось спросить: а вы, Сергей Саныч, давно были на улице? Там-то не ваша просторная комната, не лепнина, не эркеры, не милая мама Роза за стенкой. Там скучный серый город, в котором жизни чахнут, едва начавшись. Мир только и ищет, кого бы сожрать живьем, но Ваню он не получит.
