– Миссис Белфлауэр, миссис Белфлауэр, – закричал я, – к нам в сад хотел войти побродяга, но я его прогнал. И ни чуточки не испугался.
– Ну, подумать только! Молодчина. Надеюсь, теперь вы сядете за стол с хорошим аппетитом, – отозвалась невозмутимая кухарка, оборачиваясь к нам и вытирая свои большие красные руки о передник. У нее было доброе лицо, круглое и бледное, как завернутый в муслин пудинг, из тех, что она готовила; рассеянные голубые глазки всегда смотрели немного в сторону.
Разочарованный, я предпринял новую попытку:
– Он был очень свирепый и грозился поджарить меня живьем, если поймает.
– Господи помилуй, – прозвучало это довольно сдержанно, взгляд миссис Белфлауэр скользил к буфету, где лежала чайная посуда.
– Постыдились бы, мастер Джонни, – воскликнула Биссетт. – Ничего такого он не говорил. Вы же знаете, нехорошо рассказывать сказки.
– Но ведь миссис Белфлауэр рассказывает!
– Я уверена, надеюсь, что ничего подобного она не делает.
– Все-все делают: мама читает мне вслух сказки и истории, миссис Белфлауэр рассказывает, Сьюки и та рассказывает. Все-все, только не вы, – добавил я с горечью.
Мать произнесла поспешно:
– Но мы, Джонни, не говорим, что они правдивые, если они выдуманные.
Замечания Биссетт я не понял:
– Ребенок выдумщик, каких мало, – вот в чем дело.
– Жуть, да и только, – дипломатично вставила миссис Белфлауэр, – приличным людям в собственном доме нет покоя от негодяев.
– Прежде такого не бывало. Девушкой я ни о чем подобном не слыхивала, – кивнула Биссетт. – Это все ирландцы с новой заставы – в придачу к тем, что приехали на сбор урожая. Понять не могу, отчего им не сидится у себя в Ирландии, здесь от них одни неприятности, мало того что отнимают хлеб у честных англичан.
– Почему меня не пускают посмотреть новую заставу? – Слова Биссетт напомнили мне о моей застарелой обиде.
– Думаю, он не ирландец, – спокойно заметила матушка, а миссис Белфлауэр в знак сочувствия сунула мне в ладонь кусочек пряника.
– Разве? – Биссетт подняла брови. – Ну, по тому, как он говорит, он уж точно не отсюда. На христианскую речь это никак не похоже.
– Он из Лондона.
– Лондон, – повторил я.
Прежде я этого слова не слышал, его ясные, слегка отдающие металлом слоги звучали таинственно.
– Ага, – сказала Биссетт. – Чего и ожидать от места, где, как все говорят, от преступников и в собственном доме не спрячешься.
Матушка вздрогнула и побледнела.
– О чем вы?
Биссетт пристально на нее посмотрела.
– Не помните ли, миссис Мелламфи, несколько лет назад случилось страшное происшествие? Примерно в тот год, когда родился мастер Джонни или чуть раньше.
Мать ответила испуганным взглядом.
– Как же, – вмешалась миссис Белфлауэр. – То самое, на Ратклиффской дороге, когда убили две семьи в собственных постелях?
– Оно самое. А было и другое, в то же время – или раньше? – когда богатого старика убил его собственный сын, или что-то наподобие, – добавила Биссетт, а матушка отвернулась. – Это было у перекрестка Чаринг-Кросс. Вроде бы в двух шагах от Ратклиффской дороги? – Матушка не откликнулась, и Биссетт продолжила: – Так к чему я веду, мэм: не надежнее ли будет послать девчонку за констеблем, чтобы он выпроводил этого бродягу подальше из нашего прихода?
Мать ответила не оборачиваясь:
– Не думаю, няня, что это необходимо. Лучше будет оставить его в покое.
– Да ее здесь и нет, – мотнула головой миссис Белфлауэр. – Опустилась в Хафем, к своему дяде. – (Поясню: деревня Хафем расположена выше, оттуда течет река, что пересекает за нашим домом Мортсейский лес, но деревенские всегда говорили «опуститься в Хафем», как будто речь шла о чем-то предосудительном.) – У бедного старика прошлой ночью начался жар. Дома об этом только что услышали и послали за нею малыша Гарри.
