– Я так и подумал, когда ты пот вытирал. И всё же, где ты там прятался, что ты нас видел, а мы тебя нет?
– Меня там не было. Мы не можем выходить на Дорогу так просто, как вы.
– Объяснись, я ничего не понимаю.
– Когда кто-то выходит на ту дорогу, он сам того не зная, приближается к черте, за которой… В общем, черту переступать нельзя. Там, в межпространстве, могут ходить те, кто знает выход в правильном направлении. Если пойти не в ту сторону, то легко можно пропасть совсем и навсегда. Любой попавший на дорогу новый человек возмущает устоявшийся баланс. Это возмущение сразу улавливается в Запределье и за появившимися на дороге новичками устанавливается наблюдение. Когда ты и трое твоих друзей впервые появились там, у нас сразу поняли, что ты и ещё один мальчик – это новички. Двое других нам хорошо знакомы и опасений не вызывали, так как они посвящённые, могут сами за себя постоять и знают, где следует остановиться, чтобы не пересечь черту. А за тобой и вторым новичком сразу прикрепили наблюдателей. Меня прикрепили за тобой.
– Кто прикрепил и зачем?
– Служба Контроля Черты. Если по-простому в переводе на более понятный тебе язык – пограничники. А зачем – разве непонятно? Для того, чтобы кто-то из вас случайно не переступил черту. Если кто-то из людей приближается к черте, то прикреплённый к нему наблюдатель должен предотвратить случайный её переход. В большинстве случаев это удаётся. Вот и мне удалось не допустить, чтобы ты зашёл за черту.
– Я? За черту? Не был я ни у какой черты или границы никогда. Ты что-то путаешь.
– Ничего я не путаю. Я был рядом с тобой всё время, пока вы гуляли и наслаждались своими приключениями в прошлом. Даже когда вы все полезли туда, где детям вообще не место – в бой. Уж мне ли не знать, сколько тебе оставалось до этой самой черты…
– Не понимаю, о чём ты говоришь. Не знаю, кто тебе сказал о наших приключениях в лагере, но уверяю тебя – там не было ничего такого…
– Уверен?
– Конечно!
– Тогда дай снова свою руку и посмотри на это…
Грой опять сжал своими горячими пальцами запястье Витькиной руки и из его глаз в металлическую пластину снова ударил луч зелёного цвета. На импровизированном экране снова задвигались картинки. На этот раз Витька увидел себя внутри моторного отсека бронекатера. Грохот двигателя заглушал все остальные звуки, но он помнил, что в это время катер вёл бой с немецкими танками. Моторист поручил ему следить за давлением охлаждающей жидкости и он буквально не отрывал глаз от нужного датчика. В какой-то момент его словно ударили сзади под колени, и он упал на решетчатую палубу. Тогда он подумал, что это был такой сильный удар воздушной волной от разрыва снаряда. Содрав кожу на колене, он поднялся и снова уставился на датчик давления. Вот его взгляд на экране упал на палубу, и он увидел там осколок снаряда. Наклонился, схватил его и тут же выронил снова – обжёгся! Наступил на него ногой, чтобы от вибрации его не отнесло куда-то в сторону и не пришлось бы потом искать. Витька помнил этот осколок. Он поднял его после боя, и теперь он лежал в коробке в ящике стола дома.
– Ну что, всё ещё не понял? – спросил Грой, остановив трансляцию.
– Честно говоря, ничего не понял.
– Тогда смотри ещё раз. Я замедлю движение, а ты обрати внимание на борт катера сзади за тобой.
Снова на металлической пластине побежали кадры, только теперь как в замедленном кино. Вот он смотрит на датчик; вот начинает падать; вот в борту корабля прямо за тем местом, где была его голова, вдруг появляется пятно света – это осколок пробил борт; вот он поднимается и его голова заслоняет свет от пробоины… Витьку пробрал озноб. Он понял, что если бы не упал в тот момент, то осколок снаряда прилетел бы прямо ему в голову, точно в затылок… Это что же получается? Он мог легко быть убитым в том бою?
