– Не говори так… Я очень хочу наверстать!
– Уже поздно. Ты ведь знаешь, отец не тот, кто предоставил свой биоматериал, а кто вырастил. Это первое. И второе: если ты так страстно хотел пообщаться, почему не сделал это до шоу? Почему явился на проект, выставив меня дурой и эгоисткой? Ты именно так обо мне и узнал? Через экран?
Меня душит злость, я стараюсь держаться, но понимаю: получается плохо.
– Нет, не так. Я не смотрел это шоу. Я полгода ходил сюда, к вашему дому. А потом меня разыскали эти ваши… администратор или кто там… менеджер. Описали всё красиво, что это будет триумфальное воссоединение семьи в прямом эфире. Я дурак, что поверил. Но мне почему-то казалось, что ты будешь рада.
«Действительно, дурак», – думаю я, глядя на него.
И тут злость отступает. Вместо неё приходит жалость.
Я смотрю на этого полноватого мужичка чуть ниже меня, чуть полысевшего, поседевшего, в обтянутом сером свитере и штанах размера на два больше, чем нужно, и понимаю, что ни в одной моей клеточке ничего в ответ не отзывается. Я его не люблю. И не смогу ничего с собой сделать.
– Извини, – медленно выдыхаю, больше не глядя на него. – Я должна идти. Ты можешь общаться с Юлей, если она на это готова, но меня, пожалуйста, не беспокой. Однажды ты сделал свой выбор, оставив семью. Теперь я тоже имею право на выбор. И я надеюсь, что ты будешь уважать это мнение взрослого человека и не станешь меня преследовать.
В любой другой ситуации я бы гордилась собственной выдержкой, но сейчас шла, не видя дороги, продолжая вести мысленный монолог, то обвиняя отца, то ругая. Иногда ругая себя и пытаясь хоть что-то внутри раскопать, только тщетно. Так, может, не стоит себя тормошить?
На работу я явилась с почти часовым опозданием. Уже не спешила, не нервничала из-за того, что автобус ушёл из-под носа, просто ждала следующий.
– Ну что, Платонова, ты у нас теперь звезда, можешь позволить себе позже начальства явиться? – вместо приветствия фыркает мне в лицо руководитель.
Я смотрю на неё без эмоций. Да что со мной? Я словно пустая внутри, совсем ничего не осталось.
– Я уволиться пришла. Извините.
Её лицо мгновенно вытягивается.
– Да ладно тебе горячиться. Прощаю на первый раз.
– Я серьёзно.
– Что, всё-таки отвалили вам денег? – выдаёт она свою версию. – Или наше скромное заведение теперь стало тесным и не по статусу для такой дивы?
– Эмма Григорьевна, нам предложили продолжение съёмок. Даже не предложили, а обязали. Поэтому давайте я просто уволюсь.
– И надолго?
– До Нового года как минимум.
– Что ж… Мы подождём, если надо, – тянет она нерешительно.
Наверняка у неё уже были свои пиар-планы с моим участием. Но всё же лучше придержать журавля в рукаве, чем отпускать на волю.
– Я не готова. Можно одолжить у вас лист бумаги и ручку?
Через минуту мне швыряют просимое и больше не удостаивают ни словом, ни взглядом. А я выхожу из салона и ощущаю свободу. Пусть она и условная, и через неделю я снова буду в ловушке… снова буду с Антоном.
Но это не страшно. Я продержалась уже два месяца, потерплю ещё немного. А там уж мы разбежимся навсегда, и наши пути вряд ли ещё когда-то пересекутся.
