Каждое утро он встречал на пороге мастерской с чашкой горького кофе, приветствовал рассвет и принимался за работу. Плавил золото, осторожно вливал его в формы, часами сидел над узорами, вдыхая едва уловимый запах металла и пламени. Иногда из мастерской доносился тихий смех: к Юсуфу часто захаживал его друг Аббас – весельчак и балагур, человек лёгкого сердца.
– Ну что, мастер, опять мучаешь золото? – смеялся Аббас, ловко жонглируя яблоками.
– Это золото мучает меня, – вздыхал Юсуф, глядя на очередную треснувшую заготовку. – Смотри, какая досада: опять трещина! Разве так можно работать?
– Ты слишком упрям, брат, – подмигивал Аббас. – Смотри на золото, как на жизнь: без изъяна и шрама в ней нет настоящей красоты.
Юсуф молча хмурился, поднимал треснутую чашу, внимательно рассматривал её в руках. Иногда ему казалось, что эти трещины – отражение его собственных сомнений, тревог, воспоминаний о неудачах. Он чувствовал, как греет пальцы металл, и думал:
«Почему мне не удаётся сделать безупречную вещь? Неужели я проклят своими страхами, своими промахами? Или золото отказывается подчиняться, потому что видит мою слабость?»
В такие вечера, утомлённый, он долго сидел на крыше дома, наблюдал, как зажигаются первые звёзды. Соседи слышали, как Юсуф шепчет в пустоту вопросы, на которые не находил ответов.
– Всевышний, почему мне дан этот путь, если я только ошибаюсь? Почему моё ремесло так полно боли и ожидания?
Ответа не было. Только ветер доносил с базара обрывки смеха, отдалённые шаги, запахи жареного миндаля.
Время шло, но чаша совершенства не рождалась. Золото трещало, узоры смазывались, иногда заготовка ломалась прямо на последних минутах работы. Юсуф страдал – иногда злился, иногда опускал руки, но всегда возвращался к огню и молоту, словно какая-то невидимая сила заставляла его продолжать.
Однажды ночью, засыпая у ещё неостывшей печи, он увидел странный сон. К нему пришёл старый дервиш в белом одеянии и с глазами, глубокими, как пустынные озёра.
– Почему ты плачешь, Юсуф? – спросил дервиш.
– Я не могу сделать то, что задумал, – ответил ремесленник. – Все мои чаши рушатся, как и мои надежды. Может быть, я проклят?
– Ты судишь о себе по неудачам, сынок, – мягко улыбнулся дервиш. – Но разве золото чистое с самого начала? Его переплавляют снова и снова, оно выдерживает жар, удары молота, терпит поражения. Вот тогда рождается настоящее – чистое, гибкое, драгоценное.
– Но почему так больно, учитель? Почему я чувствую себя разбитым каждый раз, когда вижу трещину?
– Потому что ты любишь своё дело, Юсуф. Но ты забыл, что сила не в безупречности. Настоящая чаша красива не потому, что идеальна, а потому, что жива. Твои трещины – это твой путь, твоя боль и твоя радость. Пусть они будут частью твоей работы.
Юсуф проснулся с необыкновенной лёгкостью в груди. Впервые он не выбросил треснувшую чашу, а оставил её у себя. Он долго рассматривал изъяны, и вдруг решил украсить их тонкой золотой вязью, вписал туда свои самые сокровенные молитвы и воспоминания. Чаша стала красивее всех прежних: в ней был и свет, и печаль, и благодарность, и следы огня.
В тот год в городе проходила выставка мастеров. Юсуф долго не решался выставлять свою «треснувшую» чашу, но Аббас настоял:
– Пусть люди увидят, что золото тоже умеет плакать.
На выставке чаша вызвала удивление. Старики долго не могли отвести взгляда, молодёжь спорила о тайных смыслах её рисунков. Когда к экспозиции подошёл сам падишах, он взял чашу в руки, долго смотрел на золотую вязь, а потом сказал:
