– Конечно, не повторится, – недобро усмехнулся Александр, откинул простынь и грациозно перетек на пол. Ступив босыми ногами на мягкий ковер, Саша смачно потянулся и хрустнул шейными позвонками. Держа бокал, он прошлепал в сторону сжавшейся Зинаиды и встал перед ней, приняв героическую позу.
– Как вы думаете, что это? – он пихнул ей лимонную отраву под нос.
Та задрожала и косо взглянула на содержимое стакана:
– Это я вам попить принесла, Сашенька, как обычно вы любите.
– Опять фамильярность, – парень цокнул языком. – Александр Григорьевич, для вас и для всех остальных. И опять вы куда-то коситесь, в лицо посмотреть трудно? – он ехидно осклабился, ничуть не смущаясь своей наготы.
Женщина стала еще краснее, но глаза не подняла, продолжая упрямо рассматривать персидские узоры. Руки её побелели, а пальцы намертво вцепились в грубую ткань.
– Не, ну это перебор. Сказал – СМОТРЕТЬ НА МЕНЯ! – внезапно перешел на крик Саша, наслаждаясь выражением крысиного страха на её лице.
Та, наконец, вняла просьбе, и осмелилась взглянуть на своего мучителя, что правда, стоило ей больших трудов.
– Еще раз спрашиваю, – он звонко постучал ногтем по стакану, – что это, мать вашу такое?!
Зинаида вся как-то пошла пятнами и ничего не ответила, понимая, что её работа в доме Браницких подошла к концу, и сделать с этим уже ничего нельзя. Женщина часто задышала и начала всхлипывать, еле сдерживая подступающие рыдания.
А Саша уже не обращал внимания на её лицо и сделал то, что изначально намеревался. С наслаждением он вылил холодную жидкость ей под ноги, так что дешевые мокасины её вмиг промокли, а на полу образовалась небольшая лужица. «Будто тут кто-то нассал, а вы, гражданка, вляпались», – заржал он и с размаху швырнул стакан в стену, удачно сшибив кусок лепнины. После этого он вытер руку о край занавески, и, насвистывая, отправился в сторону ванной комнаты:
– Ах, да, – бросил он на ходу. – Сейчас идите к Наталье и скажите, что я вас уволил. Удачи на новом месте работы!
Саша вновь расхохотался, поразившись своему остроумию, и скрылся в недрах своей личной купальни. А тишину коридора еще какое-то время нарушали приглушенные всхлипы Зинаиды, до которой, впрочем, никому дела не было.
***
Александр с недовольством осматривал себя в зеркало, прикидывая, как скоро сойдут с лица следы вчерашнего кутежа. В отражении перед ним стоял довольно бледный молодой человек с редкими веснушками на впалых щеках.
Явление дурацкое, ибо волосы у него были очень темные, да и глаза, скорее карие, чем зеленые или синие. Кто-то называл его красивым, но случалось это в те редкие минуты, когда Саша либо спал, либо расслаблялся законодательно запрещенным способом. Все остальное время лицо имело выражение презрительное и немного скучающее.
Сам он никогда не задумывался о том, какое впечатление производит на окружающую массу, и какого мнения о нем люди. В категорию исключения попадало всего несколько человек из самого ближайшего и влиятельного круга, родители и Владик Кошелев, которого он называл не иначе как «брат». Остальных же он либо вообще не замечал, либо расценивал как серое и примитивное стадо, пригодное только для унылой работы. Себя же он видел гораздо более разумным и полноценным, чем кто либо.
С самого юного возраста, маленький Саша имел все самое лучшее. Любое желание сразу сбывалось, поэтому к двенадцати годам мальчик утратил способность мечтать. К пятнадцати перестал верить во всеобщее равенство, а к восемнадцати приобрел столь неприятный характер, что даже самый избалованный юноша на его фоне казался праведным. Нельзя сказать, что вина за это полностью лежала на родителях. Григорий Константинович хоть и был человеком вспыльчивым, но уж никак не противным, а Татьяна Сергеевна души не чаяла в своем единственном отпрыске.
