– В Саранск, в МАССР.
– В Саранск? А что ты там хочешь найти? – с легким недоумением спросил заведующий. – Там одни леса да тюрьмы.
– Мне нужно поработать в местном архиве, – пояснил Вилен.
– А что ты там такого хочешь отыскать?
– Дело в том, что в начале войны значительная часть промышленных предприятий Москвы была эвакуирована в Саранск, в стратегически удобный пункт – и от Москвы недалеко, и при этом довольно далеко от фронта. За всю войну Саранск, насколько я выяснил, практически ни разу не подвергался бомбежке. Лишь однажды была брошена бомба и упала на махорочную фабрику. Так вот, большой пласт документов по промышленности хранится в Саранске. Собственно, вот так. В общем, надо ехать.
– На махорочную фабрику, говоришь, – улыбнулся Геннадий Константинович. – Ну, надо – значит надо. Когда планируешь ехать?
– Сразу после Нового года. Чего тянуть? Надо быстрее выходить на защиту. Как раз свободная неделя, ни лекций, ни семинаров. Только вот заседание кафедры…
– Ну, заседание кафедры – дело, конечно, важное, – из-под очков снова блеснул его хитроватый взгляд, – но у тебя будет уважительная причина – командировка. Давай подпишу заявление, это ж его ты в руках теребишь? – он протянул руку.
– Его, – улыбнулся Вилен.
– Потом зайди в канцелярию, оформи командировку, – подписывая заявление и не поднимая глаз, пояснил Геннадий Константинович, – и… – он протянул Вилену бумагу с резолюцией, – вперед и с песней!
– Большое спасибо, Геннадий Константинович, уже лечу!
– И побольше фактуры, фактуры побольше, диссертационной комиссии это понравится!
– Обязательно, Геннадий Константинович, с наступающим! – ответил Вилен и быстро вышел из кабинета.
Выбежав на улицу, он нос к носу столкнулся с Пахой.
– Здорово, профессор, – блеснул фиксой Паха.
– Здорово, Паха, ты как здесь?
– Ты что, забыл? – холодное декабрьское солнце продолжало играть зайчиком на его фиксе. – Я ж тебя, типа, охраняю.
– Ах, ну да, – вспомнил Вилен, – и как же ты меня нашел?
– Да забежал с утра к тебе домой, тебя нет. Думаю, где ты в такую рань еще можешь быть, как не в университете, ну и рванул сюда.
– Ты прямо как Шерлок Холмс, – засмеялся Вилен, – со своим дедуктивным методом.
– Я кого хочешь отыщу без всякого метода, а тебя тем более, – хмыкнул Паха.
– Ну ладно, что за срочность такая?
– Меня Седой прислал. Короче, решили наши пропасти вертухая этого музейного. Выяснили, как зовут, где живет.
– Я тоже предлагал Николаю покопать в этом направлении и как следует допросить его, только он сказал мне, что это пустой номер.
– А вот и зря.
– Это почему?
– А потому. Ты вот послушай. Приставили мы к нему ноги, чтоб понять, где бывает, с кем трется, чтоб проверить, имеет ли он отношение к ограблению.
– Так, так, и что удалось узнать? – заинтересовался Вилен.
– Ничего не удалось узнать, – мрачно обрезал Паха.
– Это еще почему? – удивился Вилен.
– Зарезали его вчера, – буднично, как будто речь шла о погоде на завтра, объяснил Паха.
– Как зарезали?
– Как, как, – с той же интонацией продолжил Паха, – грамотно. В самое сердце пиковину засунули. Он, похоже, даже охнуть не успел.
– А как это произошло?
– Я же говорю, стали мы его пасти. Пасли его дня четыре. На работу не ходил. Скорее всего, ушел в отпуск. В первый день выходил в соседний гастроном, с авоськой. Ну, там, булку, кефир купит. На улице ни с кем не разговаривал. А тут третий день не выходит. Ну, подумали, проглядели вертухая. Поднялись, позвонили в дверь, с понтом из ЖЭКа. Никого. Из автомата перезвонили Седому, тот говорит: по-тихому откройте и все прошмонайте. Наши заходят, а он с пиковиной в сердце, глаза открыты, на лице улыбка.
