К моему глубочайшему сожалению, гор золота не нашел, но парой поясных кошелей с серебром разжился. Очень хотелось хотя бы какого-нибудь подарка от судьбы-злодейки, бросившей меня в это время. Подвал вызвал больше вопросов, чем ответов. Надеюсь, что сестричка в следующий приезд расскажет мне, откуда она знает про эту «пещеру сокровищ». Интересно, а картину она видела? Срамота-то какая.
Ухмыляясь, я поднялся из погребка и поставил все на свои места. Затушив свечку, я направился в дом Гостомысла. Нужно поговорить с ним по поводу похода. Может быть, получится подвинуть его сроки или же выклянчить разведывательную вылазку в стан Гунульфа.
Вечерело. Солнце садилось за горизонт. Пахло тиной и дымом. Группа мальчишек пронеслась с гиканьем в сторону пристани. Навстречу мне шел отец. Сообщив о прибытии ладьи с матерью и дядей, я поменял первоначальный маршрут, и мы направились к берегу реки.
Пришвартованное судно было самым большим из виденных мной в этом времени. Полосатый красно-белый парус и ряд щитов по бортам делали его похожим на драккар. С кораблика тонкой ниткой выходили люди, разгружая его. Шум, производимый моряками, наверное, не меняется из века в век. Незамысловатая ругань и шутки, смех и грозные крики – это все, чем живут авантюристы, влюбленные в морские, а в данном случае речные путешествия.
Возле судна спиной к нам стоял грузный мужчина, руководящий процессом. Рядом на бочке сидела женщина, ворчавшая и на закончившуюся качку, и на долгожданный берег.
Гостомысл хлопнул по спине мужика, того аж подбросило. А силен папаша. Силушки достаточно. Мужик оказался Радомыслом, моим дядей. Если бы не шрамы отца, то этих двух старых качков можно было бы назвать близнецами, настолько они были похожи друг на друга. Рядом сидела моя мама. Руяна. Что-то общее между ней и Умилой явно прослеживается. Те же черты лица и даже фигуры. Припорошенные сединой волосы закручены в пучок. Дорожное платье пестрело яркими цветами, выдавая ее значимый вес в местном обществе. Оглянувшись, она посмотрела на Гостомысла и мигом зыркнула на меня.
И тут Штирлиц чуть опять не спалился. От этого взгляда хотелось сбежать. Казалось, он видит душу. Бывают такие люди, которые могут так посмотреть, что, даже не имея грехов за душой, хочется признаться в убийстве Кеннеди. Нет, это не колючий взгляд, это взгляд в твое нутро. Может быть, у меня такая реакция на нее из-за того, что ее глаза были разных цветов, синего и зеленого. Такой феномен редок, но он есть. Я смотрел на Руяну, словно пригвожденный, не смея дышать. Этот момент длился всего пару секунд, но мне показался вечностью.
Почему я так реагирую? Даже если она скажет, что я не ее сын, что изменится? На крайний случай я просто сбегу, куда глаза глядят. Не убьют же меня, в конце концов!
Руяна вскочила и опрометью кинулась в мою сторону. Не зная, как реагировать, я застыл, будто парализованный. Мать Ларса вцепилась в меня и прижала к себе, всхлипывая и бормоча что-то о своей вселенской любви ко мне. Со стороны, наверное, это казалось милым. Маленькая пожилая женщина прижимает дылду сына к груди, баюкая его голову. Я откровенно растерялся. Не привык к таким проявлениям эмоций. В наше время мы стараемся не показывать свои чувства.
Отодвинув Руяну, меня схватил в охапку Радомысл. Он сжал меня, словно тисками. Позабытая полузажившая рана дала о себе знать резкой болью. Полустон-полувсхлип из моего горла стал триггером к воинственной атаке Руяны, освободившей меня от этого косолапого медведя, по недоразумению названного моим дядей.
