Теперь я не удивлялась, почему пан Матс выбрал для матери помощницу не из местных – местные бы и не пошли. Не потому, что хозяйка была невыносимой, она была – просто чужой, хотя и прожила здесь почти всю жизнь. Даже затею с лавандой, давно уже успешную, здесь, как и раньше, считали причудой (при этом я пару раз видела в беседках на столах знакомые баночки с лавандовым вареньем).
За всем этим наверняка стояла какая-то история, и это подогревало мое любопытство. Селеста и здесь тщетно попыталась воззвать меня к разуму:
– Смотри, а то еще среди лавандовых кустов скелет раскопаешь. Или обнаружишь, что хозяйка отравила особо настырную соседку, добавив яда в варенье! Какое тебе дело до чужой семьи, Ви?
– Не знаю. Просто мне кажется несправедливым этот негласный бойкот с обеих сторон. Пани Ханна такая одинокая, мне кажется, поддержка близких ей бы не помешала. Она явно нуждается в обществе. Если бы она больше общалась с людьми, отвлеклась бы от своей утраты.
– Ты – ее общество, Ви, вот и отвлекай. А затею раскопать старые тайны оставь. Тем более, на деле все может оказаться весьма банальным. Сама знаешь, в провинции рассориться и стать врагами навеки – дело пяти минут. Хватит сорванного без спросу яблока с чужой ветки!
– Да, это точно, – согласилась я.
Но все же решила, что раз уж отмалчивается хозяйка, то от кого-нибудь я все равно узнаю, как собака пробежала между обитателями «Лиллы» и остальными хуторскими. Кто-нибудь, да проболтается…
6. За меня решает сбой связи
– Если жить прошлым, то нужно выбирать момент, когда ты был счастлив, – изрекла пани Ханна, перебирая странички лавандового альбома.
С утра похолодало, на весь день зарядил дождь, и мы остались дома. Я бы предпочла выспаться – мне тяжело давались ранние подъемы, но оставлять пани Ханну одну было неудобно, и теперь мы расположились в креслах у камина. Уютно потрескивали поленья, потихоньку мурлыкала Мисти, мерно тикали старинные часы на стене. Меня клонило в сон, может, поэтому я забыла, что не спрашиваю хозяйку о ее жизни – только жду, когда она сама рассказывает. И вопрос вырвался сам собой:
– И какое это время для Вас?
Она вздохнула, провела ладонью по выцветшей бархатной обложке и тихо сказала:
– Конечно, детство. В детстве ты веришь, что всемогущ, и что смерть никогда не коснется ни тебя, ни твоих близких.
Повисла тягостная тишина. Потом она добавила:
– В моей жизни было много счастливых моментов. Когда мы с Адусем скрестили руки у алтаря, когда я впервые заглянула в глаза Матти, когда узнала о рождении внуков. Когда расцвел первый куст лаванды… Но когда взрослеешь, к любому из этих мгновений примешивается страх потери; страх, что жизнь накажет тебя за ошибки… А в детстве – в детстве ты неуязвим, и страх – лишь приправа к пирогу жизни, но она без привкуса горечи.
Теперь я понимала, почему время в домике Таммов словно остановилась. Тем сильнее было мое удивление, когда на следующее утро перед сиреневым забором остановилась белая машина с известным логотипом.
– Добрый день, хозяйка, – весело приветствовал меня молодой парень в фирменном комбинезоне цифровой компании, – ну, давай, показывай, куда подключать.
Я ничего не понимала и, извинившись, пошла за пани Ханной. Она спустилась с крыльца, вытирая руки о фартук, и не выказала ни тени удивления от того, что на ее территорию вторглись чужаки, воплощавшие цивилизацию.
