Скрип ступеней.
Особый запах, не сказать, чтобы неприятный. Скорее уж так пахнет место, где хранят забытые вещи. Фонарь в руке. Настасья останавливается, прислушиваясь к чему-то. И Василиса тоже слушает. И слышит, что шорох мышей, копошащихся где-то рядом.
Мышей она не боится.
- Как здесь… неуютно, - Марья ежится и зажигает огонек. Ее сила послушна, и огонек сжимается до точки, но он яркий и света дает довольно.
- Как прежде… мы как-то с Настасьей забрались.
- Зачем?
- Решили сокровище найти. Древнее.
- Откуда здесь древнее сокровище? – удивилась Марья.
- Понятия не имею. Но тогда мысль показалась здравой.
Дверь не заперта, и Василиса толкает ее. А та отворяется с протяжным скрипом, как и положено старой двери. Запах становится резче, неприятней. И что-то все-таки гниет, а что-то зарастает пылью.
- Погоди…
Сразу за дверью прячется столик, низкий, похожий на огромного паука. И на нем стоят канделябры, а в канделябрах – остатки свечей. И кажется, что оставили их именно потому, что тетя знала…
…знала ли она то, что знает теперь Василиса?
И не потому ли решила заниматься лошадьми? И не потому ли столь придирчиво выбирала, что кобыл, что жеребцов, искала по всей Империи, выписывала, порой переплачивая, и далеко не всегда лошади были хороши.
Может, ей не порода нужна была?
А… что тогда?
Утраченный дар степей? Кровь солнца, которая скрылась, почти исчезла, но тетушка надеялась, что однажды у нее получится… вернуть?
Нет, то, что видела Василиса, не требовало стольких усилий. Скорее… или тетушка не знала всего?
Огонек растекся по свечам, приник на мгновенье и поднялся, преображаясь.
- Это тетушкино… - Марья тронула тяжелое кресло на полозьях, слегка прикрытое старой белой простыней. Простыня сползла, и стало видно, что мышам кресло тоже по нраву пришлось. Особенно гобеленовая его обивка. – Надо будет нанять кого, чтобы починили. Помнишь, она его вплотную к камину подвигала, а на колени альбом свой, с лошадьми, клала.
- Куда он подевался?
- Не знаю, - с некоторой растерянностью произнесла Марья. И нахмурилась. – Мне передали бумаги… много бумаг… документы на землю. На завод. На лошадей. Купчие. Векселя. И расписки… кому-то была должна тетушка, кто-то – ей. Следовало рассчитаться за овес и сено, с людьми, что на конюшне работали. Закупить опилки, солому. А меня мутило все время. Господи, я ему сказала, что нам и одного ребенка достаточно, а он же… змей несчастный.
Она прижала руку ко рту.
- Не обращай внимания, это я так…
Конечно.
Она ведь родила дочь спустя пару месяцев после тетушкиной смерти. И Василиса везла в подарок племяннице муслиновые пеленки и погремушку, украшенную драгоценными камнями. Ей и в голову-то не пришло, что и Марье пришлось нелегко.
Что…
Марья же, добравшись до первого сундука, откинула крышку. И пусть гляделась та тяжелой, но поддалась легко.
- Иди сюда, - позвала она, заглядывая в черные, пахнущие лавандой глубины. Пучки истлевшей травы закрепили по краю. – Держи…
Марья потянула что-то полупрозрачное, кружевное… фату?
Свадебный наряд, сшитый по моде прошлого века, с тяжелыми нижними юбками, щедро украшенный кружевом, которое осталось, как и серебряное шитье. А вот жемчуг спороли.
Марья приложила платье к себе и хмыкнула.
- Красивое, - сказала Василиса. – И тебе идет.
Ей все-то шло, но в полупрозрачном, пыльном этом наряде, Марья донельзя походила на… призрака?
