Хоть он и улыбнулся в ответ, выглядел все же неважно и гораздо старше своих двадцати восьми: красные глаза, обрюзгшее лицо, обозначившийся животик – следствие постоянных пьянок. Поскольку он вел ночной образ жизни, кожа его приобрела неприятную бледность рыбьего брюха.
И все же, несмотря на это, Джордж обладал добрым, хоть и эгоистичным, нравом. Именно он рассказал Изабел о продаже – вернее, обмене – картины, которую его отец передал Анджелесу: уж очень хотелось поделиться последними новостями. Проигрыши отца были для него источником постоянного веселья.
– Сестра просила вас что-то принести? Могу я помочь вам это найти? – спросил он.
Верно. Она же наткнулась на него на лестнице второго этажа.
– О нет, дело не в этом.
Почему бы не быть с ним честной? Это легче, чем запоминать гору лжи.
– Я надеялась взглянуть на Боттичелли вашего отца: этюд к картине «Весна». Знаете, где он?
– С голыми танцующими дамами? – рассмеялся Джордж. – Думаю, да.
– Она прелестна! – запротестовала Изабелл. – Я полюбила Боттичелли, когда мы с Морроу жили на Сицилии. А сейчас просто захотелось посмотреть на нее.
– С этой старой картиной у вас связаны какие-то воспоминания, верно?
Изабел улыбнулась, но исправлять Джорджа не стала.
– Ардмор держит ее у себя в кабинете, – пояснил он. – Одно время она висела наверху, но теперь он хранит ее поближе к себе. Возможно, прощается, прежде чем отослать Анджелесу. По-моему, это должно произойти на следующей неделе.
Значит, у них всего несколько дней, чтобы поменять картину.
– Не хотелось бы беспокоить его, – произнесла Изабел, но Джордж стал любезно настаивать, что никакого беспокойства тут нет.
Они спустились вниз и подошли к той двери, которую не открывала Изабел. Джордж постучал, и в ответ раздался яростный лай, а потом и голос герцога, едва слышный за страшным шумом:
– Заходите!
Джордж приоткрыл дверь:
– Отец! Я привел посетительницу к твоим голым танцующим дамам.
Он не столько учтиво, сколько энергично подтолкнул Изабел в комнату.
– Гог! Магог! Сидеть! – приказал герцог.
Два огромных охотничьих пса куда крупнее Бринли уселись на пол и уставились на Изабел с недовольными гримасами на мордах.
– Спокойно, мальчики.
– Ваша светлость.
Изабел присела и протянула руку собакам. Они с любопытством обнюхали ее пальцы и зарычали, шерсть на загривках встала дыбом, но с места не двинулись.
– Простите, – извинился герцог. – Они никого, кроме меня, не любят.
– Верно, – проворчал Джордж. – Не представляете, сколько телячьей печенки я скормил этим мерзким зверюгам с тех пор, как отец их купил…
– Скормил… чего? – в ужасе воскликнул герцог.
– …а они по-прежнему не желают подчиняться моим командам.
Изабел вполне искренне рассмеялась, хотя сердце ее колотилось чаще обычного. Здесь была не только картина, но и герцог. Ей следовало бы чувствовать себя более непринужденно рядом со старым знакомым, коим был герцог Ардмор, но у нее это никогда не получалось. О, улыбка его была дружелюбной, голос – мягким, манеры – безупречными, но взгляд голубых глаз был таким же зорким, как у Дженкса, только эффект производил совершенно иной. Дженкс просто наблюдал. Ардмор оценивал. Впрочем, Изабел была способна выиграть любую битву.
– Как сказал Джордж, ваша светлость, я надеялась взглянуть на вашего Боттичелли. Я полюбила картину с той минуты, как мой покойный муж ее купил.
Ладно, положим, это ложь, но упоминание о покойном супруге всегда вызывает сочувствие, и герцог, стоявший у большого письменного стола красного дерева, жестом предложил гости обойти его.
