– Не станешь звать, сама позову. Ты…
– Да не ори, блажная. Человек только-только с того света выкарабкался, обратно своим ревом загнать хочешь? Сиди тут, у межи. Позову.
Смешно. Дойти до палатки от силы восемь шагов, она тут розыгрыш устраивает. Тычок вышел из-под навеса веселый, ровно услышал хорошие новости.
– Чего тебе, красота?
– А ты отойди и не подслушивай, – буркнула я Гарьке, что замерла неподалеку и вся обратилась в слух.
– Вот еще, слушать. Тоже мне тайны! – нырнула в палатку и была такова.
– Тычок, дай денег!
– Это еще зачем?
Ну все, старик вернулся к жизни. В голос вернулась подозрительность, в глаза – прищур.
– Надо. На праведное дело. Не на себя потрачу. А Безрод узнает, спасибо скажет.
– Ох, чудишь, девка!
Старик недоверчиво ковырял меня глазками, а я смотрела открыто и взгляд не прятала. Пусть читает по лицу, он это делает как никто. Нет, вы только поглядите, полез в мошну, зазвенел серебром, вытащил несколько рублей.
– Хватит?
– Думаю, хватит, – придирчиво оглядела стариковскую ладошку и сиротливые два рубля на ней. – Не пузо поеду набивать. Сам все увидишь.
– Вот дела! – Тычок сбил шапку на затылок. – Что задумала?
– Пока не скажу. Но дело стоящее. Пойду Губчика собирать.
– На ночь глядя поедешь? Не погорячилась?
– К утру хочу на торгу быть. Куплю, что задумала, и назад. Еще до вечерней зари обернусь.
Темнело. Я готовилась в недальнюю дорогу и косилась на палатку. Уму непостижимо, что пришло мне в голову. А все Потык и его пронизывающий взгляд. Одного не знаю, хватит ли умения и сил воплотить задуманное. Ничего, жилы на заступ намотаю, а не отступлюсь.
В ночи бросила прощальный взгляд на палатку – вошло в обыкновение на сон грядущий представлять себе наш возможный разговор – и вскочила на Губчика. Не знала, станет ли Сивый со мной разговаривать, потому и мечтала, а в мечтах он меня прочь, конечно, не гнал. Как оно выйдет на самом деле?
– Ну пошли, родимый! – чуть тронула жеребца пятками.
Легкой рысью мы встанем у городских ворот уже к рассвету. Ночной дороги я не боялась, проскользну так, что у бессонных бродяг даже времени не хватит на гнусные замыслы.
Ехала спокойно, Губчик втянулся в рысь, и мы останавливались всего три раза. Слава богам, ничего страшного по дороге не случилось, хотя толпа калечных и увечных мерещилась мне за каждым поворотом. К утру выехала на первую заставу и облегченно выдохнула. Скоро и городские ворота покажутся.
– Ты гляди, ранняя птаха, – буркнул тучный вислоусый сторожевой, отворяя мне калитку – ворота как таковые отопрут много позже. – Я тебя, девка, запомнил. В тот раз на ночь глядя в дорогу усвистала, теперь прискакала рано утром. Поди, всю ночь коня гнала. И чего не спится?
– А может, обознался?
– Ага, много вас таких с мечом за спиной шастает. Ты это, никаких сомнений!
– Ну хорошо, я. Так пустишь?
Сторожевой калитку открыл, но сам встал в проходе намертво, выпятив пузо.
– Подозрительная ты. Вроде баба, а меч за спиной. Неправильная. А все неправильное – опасно!
– Ну хорошо, я неправильная, и меч у меня за спиной. А деньги в городе оставлять разрешается? Или у неправильных девок и серебро неправильное?
– А ну, покажи! – Вислоусый потянул шею, вставая на цыпочки.
– Да гляди, не жалко, – показала Тычковы рубли.
– Проезжай, – Сторожевой переглянулся с напарником и посторонился, пропуская внутрь.
В городе спешилась и повела Губчика в поводу. Шли тихо, по обочине. До открытия торга оставалось всего ничего. Вот покажется макушка солнца над дальнокраем, и первые торговцы выйдут встречать покупателей.
