Но вместо этого она неожиданно для себя спросила:
– Где же вы живёте?
– Отсюда минут двадцать на трамвае.
– Знаете что… Извините, как вас звать?
– Рита.
– Знаете, Рита, давайте я помогу вам добраться до дома, а то и коляска, и Игорь, и сумка большая с вами, а у меня время есть, – она улыбнулась, – зовут меня Раиса Митрофановна.
Трамвай сонно стоял на остановках и ехал еле-еле.
Пассажиров было немного, напротив Раисы Митрофановны сидел Игорёк, и чем больше она на него смотрела, тем всё больше он казался ей похожим… похожим на её сына Фёдора. Такие же глубокие, синие глаза, такой же нос и подбородок, такие же прямые, соломенного цвета волосы.
Это показалось ей удивительным.
«Бывает же!» – подумала она и спросила:
– Игорёк, а папу твоего как звать?
Но малыш не ответил, отвернулся и стал болтать ногами, глядя в окно на мелькающие дома, машины и деревья, а потом залез в карман своей курточки и вытащил оттуда помятый цветок одуванчика на длинном зелёном стебельке.
– Тебе, – он протянул цветок Раисе Митрофановне.
– Игорёк, взрослых незнакомых людей надо называть на вы, – поправила его Рита.
– Тебе, – упрямо и серьёзно повторил Игорёк.
Солнечный луч упал на его пушистые, светлые волосы, и голова мальчика стала похожа на весенний цветущий одуванчик.
Пока ехали в трамвае, Раиса Митрофановна узнала, что мама Игорька снимает комнату, а приехала она на три месяца, так как оканчивала институт в этом городе, и перед госэкзаменами было необходимо очное обучение. Сына пришлось взять с собой. Рита и Надя, мама Игорька, подружились и помогали друг другу в заботах о детях, тем более, что их квартиры находились рядом, на одном этаже.
– Мы до утра будем у Нади, в нашей квартире воду перекрыли, кто-то ремонт делает, – сказала Рита, открывая дверь. – Раиса Митрофановна, у меня к вам маленькая просьба: задержитесь, пожалуйста, минут на пять-десять, посидите с дочкой, пока я сумку разберу.
Раиса Митрофановна, взяв малышку на руки, прошла в небольшую комнату, села на диван. Скромно, чистенько.
Игорёк сразу побежал к коробке с игрушками и стал что-то искать.
Раиса Митрофановна огляделась, не задерживая взгляд ни на чём, и вдруг замерла от неожиданности.
На подоконнике, в тонкой деревянной рамке, стояла фотография – её сын Фёдор обнимал за плечи прижавшуюся к нему худенькую, милую девушку.
Раиса Митрофановна её знала.
– Игорёк, кто это? – чуть слышно произнесла она.
– Мама.
Раиса Митрофановна не помнила, как вернулась домой, как вытащила хранящуюся за книгами в шкафу старую толстую тетрадь с институтскими лекциями, как открыла эту тетрадь и как взяла обычный, чуть пожелтевший от времени, почтовый конверт.
В конверте лежали две фотографии, письмо и две тоненькие, засохшие травинки, сломавшиеся сразу, как только она дотронулась до них.
На одной фотографии Надя и Фёдор, в куртках, спортивных брюках и кедах, взлохмаченные, весёлые, с открытыми, добрыми улыбками, сидели у костра и пытались достать что-то из котелка на огне, держась руками за одну ложку.
На другой была изображена одна Надя, по пояс, в полосатой тельняшке с длинными рукавами и странной, чёрной, треугольной шляпе, похожей на пиратскую; голова запрокинута, она смеётся так светло и так искренне, задорно, что невольно вызывает ответную улыбку.
Раиса Митрофановна не стала перечитывать письмо доверчивой девочки, которая прощалась со своей любовью.
