Опасаясь коварных порывов ветра, он встал на карачки и, скрючившись в этой не самой удобной позе, стал подбираться к Лину. За ним следовал луч фонарика, которым светил сверху Роджер Брескин. Свой фонарик Брайан опять снял с пояса и положил его на карниз, поближе к лицевой поверхности утеса, так, чтобы луч бил в лицо находившегося в глубоком обмороке человека.
В самом ли деле Лин только без сознания? А может, он уже неживой?
Прежде чем попытаться получить ответ на этот вопрос, ему удалось заглянуть в лицо Лина. Для этого пришлось перевернуть его на спину, да так, чтобы не скинуть ученого в пропасть. Но пока Брайан ворочал Лина, тот стал оживать и приходить понемногу в себя. Его янтарного цвета кожа – по крайней мере, те части лица, что выглядывали из-под маски – поражала какой-то необыкновенной бледностью. Через прорезь в маске он обнаруживал признаки жизни, но все его движения не сопровождались никакими слышимыми звуками. Очки покрывала изморозь, но глаза за стеклами были широко распахнуты; глаза эти глядели с неким смущением, но не чувствовалось даже намека на страдание от страшной боли или на безумие.
– Как ты себя чувствуешь? – изо всех сил заорал Брайан, стараясь перекричать визгливый вой ветра.
Лин непонимающе уставился на него и попытался сесть.
Брайан тут же придавил его к земле, точнее, ко льду.
– Лежи! Ты что, соскользнуть хочешь?
Лин повернул голову и посмотрел в темноту, из которой струился снежный поток. Когда он снова повернул лицо к Брайану, тот заметил, что Лин побледнел еще сильнее.
– Ты здорово поломался? – спросил Брайан. Конечно, на Лине был термокостюм, но все равно Брайан не был уверен, что у Джорджа все кости целы.
– Грудь побаливает, – сказал Лин, и голос его прозвучал достаточно громко, по крайней мере, Брайан расслышал его слова, несмотря на ветер.
– Сердце?
– Нет. Когда я оказался за краем… лед все еще ломался… волна поддела… утес наклонился. Я соскользнул, съехал вниз, как на санках… и приземлился сюда, боком, ударился немножко. Ничего больше не помню.
– Ребра не сломаны?
Лин глубоко вздохнул и поморщился.
– Нет, кажется, целы. Ушиблены только, так я думаю. Ноют, будь оно неладно. Но переломов нет.
Брайан снял с шеи свернутый в кольцо конец идущего наверх каната.
– Мне придется сделать для тебя что-то вроде ярма. Я обмотаю веревкой твою грудь. Стерпишь?
– А что, без этого разве нельзя?
– Нельзя.
– Ну так выдержу.
– Тогда садись давай.
Покряхтывая и постанывая, Лин осторожно переменил лежачее положение на сидячее, прислонившись спиной к стенке фасада ледовой горы и свесив ноги в бездну над морем.
Брайан скоренько соорудил упряжь и, завязав канат двойным узлом на груди Джорджа, поднялся на ноги. Они встали так, чтобы море и убийственный ветер остались позади. Сухие снежинки, больше похожие на зернышки, ударяли в переднюю стенку айсберга и, отскакивая от нее, рикошетом попадали в лица полярников.
– Так что у вас? Готово? – донесся с шестиметровой высоты над ними голос Роджера.
– Ага. Но ты только полегче, ладно?!
Лин быстро и очень громко хлопнул в ладоши. От перчаток отвалились огромные куски льда. Он попробовал пошевелить пальцами.
– Большой палец чувствую… и все вообще. Все пальцы шевелятся… только я плохо их чувствую.
– Все у тебя будет нормально.
– Не чувствую совсем… пальцы на ногах. Спать хочется. Нехорошо.
Тут он, разумеется, был прав. Конечно, если выкинуть человека на такой холод, телу захочется спать, чтобы сохранить драгоценное тепло, а тогда и смерть оказывается совсем неподалеку.
