Ледяной клад - страница 2

– А это вот и есть тот Мишка – товарищ мой, – как само собой разумеющееся сказал Максим и подтолкнул друга.

Михаил промычал что-то вроде «Ну да, это я самый». Но девушка никак не отозвалась на эти слова, продолжала спокойно одеваться, застегиваться, завязываться. Потом вернулась к постели, вынула из-под подушки небольшой сверток, сунула его себе за пазуху и пошла к двери, на ходу подтыкая получше платок.

– Вы куда?!

Открылся черный просвет двери, и в него сразу туго ударила волна белого морозного воздуха, заслонив собой Феню. Максим кинулся за ней вслед. Но Михаил перехватил его.

– Дурак! – сказал он сострадательно. – Вы куда?.. Кто же об этом спрашивает! Может, по надобности.

И он как-то нарочито небрежно, вразвалочку и громко зевая прошел к Максимовой койке, отогнул одеяло, сбросил полуботинки.

Максим сделал круг по избе, по пути втолкнул в печку крупное суковатое полено и остановился у окна, заметанного толстым слоем узорчатого инея, вслушался.

– Нет, понимаешь… – настороженно сказал он, всей пятерней взъерошивая волосы. – Понимаешь, нет… Она ведь надела лыжи!.. Пошла!..

И действительно: стало слышно, как защелкали и запели лыжи на скрипучем снегу, огибая поляну перед домом в направлении Ингута.

– Это все ты! – заорал Максим. – Закупается ведь в наледи!

Михаил потянулся, зевнул еще громче.

– Ну и черт с ней! Если такая дура. С умом-то кто в воду полезет? А потом восемь километров до рейда в мокрых валенках переть. Да ее через пять минут морозом схватит.

– И схватит! Конечно, схватит. – Максим в волнении кружился по избе. – Понимаешь, в сердцах разве соображает человек?

– Небось сообразит. Не сунется в воду, не думай! В обход на мост пойдет.

Ровное поскрипывание лыж на снегу становилось все отдаленнее, глуше, но в то же время прохватывало обоих парней, как визг гвоздя, когда им царапают по стеклу. Михаил зло стиснул челюсти и сжал кулаки.

Максим не видел этого, бодал лбом оконную раму, хотел проталить дыханием в пушистом инее хотя бы глазок.

– Д-да, если и в обход… Что – мост? – сказал он, запинаясь. – Д-далеко. Ночь. Т-такой мороз. Погибнет…

Михаила вдруг взорвало. Он метнулся и – раз, раз! – саданул кулаком в подушку, на которой перед этим спала девушка.

– У-ух! Ну, я ей, этой Федосье… – свирепо выкрикнул он, вталкивая без портянок ноги в валенки, натягивая как попало стеганку, шапку, рукавицы. – Уши начисто оторву! Нос сворочу, чтобы…

И выскочил в дверь, шибанув ее с размаху плечом так, что вздрогнули стены, с притолоки, сверкая, посыпался иней, а керосиновая лампа заплясала, запрыгала на столе.

Максим поправил бинт на руке. Он как бы оправдывал себя: то, что он сам не побежал вернуть мимозистую и – в общем, правильно Мишка назвал! – дуру Федосью. Спору нет, обидно Михаил о ней говорил. И лежать на чужой постели, слушая такие слова хозяина этой постели, конечно, невыносимо. Но ведь можно было в ответ Михаила просто покрепче отбрить, а не бежать ошалело в ночь черт-те знает куда! Все было бы совершенно нормально.

А теперь – притащит Мишка ее обратно, силой втолкнет – и какой тогда с ней получится разговор? Даже у него, у Максима, хотя до этого весь вечер они проболтали, как давние друзья, даром что в первый раз встретились. Э-эх! Интересный был разговор. У Фени, правда, почти никаких потрясающих событий в жизни, больших перемен в судьбе не случалось, но она умела и о пустяках рассказывать занимательно. У Максима, наоборот, ломили силой именно факты при довольно-таки путаной речи. Часа четыре пролетело совсем незаметно, и, пожалуй, можно было бы посидеть и еще, если бы Феня вдруг не клюнула носом. Клюнула и засмеялась: «Ничего, ничего, я все слышу…» Однако не стала отказываться, когда Максим предложил ей постель. Только спросила: «А можно туда, в уголок?» Сразу улеглась и закуталась в одеяло с головой. Проморозило ее здорово. Щеки оттереть, кажется, не удалось. Будут болеть. Припухнут, а после облупятся.