Ледяной клад - страница 33

– Вон стоит за диваном. Это я поставила. Павлик бросил его в коридоре.

– A-а! Спасибо за большую заботу. Вторая просьба: позовите Василия Петровича и, если можно, найдите, пожалуйста, коменданта.

Оставшись один, Цагеридзе стащил со стола обрывки цепей и тросов, бросил их в угол за шкаф и стал просматривать книги, бумаги. Они лежали тяжелыми беспорядочными грудами. Нормативные справочники, расчетные таблицы по такелажу, Уголовный кодекс, «Всадник без головы» Майн Рида, «Спутники» Веры Пановой, учебник гинекологии… Бумаги – наряды, квитанции, табеля, письма из треста, заявления рабочих – тоже смешались, помеченные текущим, прошлым и даже позапрошлым годами. Среди бумаг попадались измятые рецепты, конфетные бумажки и любительские фотокарточки, главным образом женские. Мелькнул листок из ученической тетрадки, на котором рукой первоклассника написанные выделялись слова обращения: «Дорогой папа!» Дальше читать Цагеридзе не стал.

«Говорили, что у Лопатина не было постоянной квартиры, – подумал он. – Вот этот стол заменял ему постоянную квартиру. Нехорошо вторгаться в тайны человека, которого уже нет на свете. Но как, не вчитываясь и не вглядываясь, отделить здесь служебное, деловое от того, что принадлежало только ему, Лопатину?»

Тяжело ступая в своих подшитых валенках, вошел Василий Петрович. Шапки и стеганки на нем уже не было, а толстый шерстяной шарф по-прежнему висел хомутом вокруг шеи. В руке у него дымилась папироса.

– Вступаете? – спросил Василий Петрович, садясь на диван и движением головы показывая на груды бумаг.

– Нет, я вступил еще вчера, – сказал Цагеридзе. – И мы вместе с вами только что вернулись с берега реки, Василий Петрович, где, по-моему, уже работали.

– Работали, – согласился Василий Петрович, стряхивая пепел с папиросы прямо на пол. – Солдат спит, а служба идет. Докладываю. Согласно постановлению при вступлении полагается составлять акт приема-сдачи. Готовлю. Закон: все одно придется подписывать вам о приеме, хотя сдавать дела, известно, некому. Лопатин – словчил мужик.

Цагеридзе нахмурился.

– Мне не нравится, Василий Петрович, когда о мертвых говорят плохое. Тем более когда говорят его близкие, если не товарищи, то сослуживцы.

– Вона куда, – развел руками Василий Петрович. – А я плохого про Лопатина, по нутру его, никогда и не скажу. Не имею. Шуток не понимаете?

– Н-да… Интересно, – сказал Цагеридзе. – Как раз почти такой вопрос я только что задавал Лидочке. Думаю, не стоит нам с вами глубже разбираться, что такое шутка. Давайте попробуем разобраться в другом.

И он стал рассказывать о своем недавнем разговоре с женщинами, которых выселяют из «котежа».

– Понимаете, они заявили, что сделать это коменданту приказал я. Но я никому ничего не приказывал, – закончил свой рассказ Цагеридзе, – я даже вообще не видел еще коменданта. Вы не поможете мне понять в этом деле что-нибудь? Как главному лицу. Я подумал, что это сделали вы. Тоже как главное лицо. Так или не так?

– И тянуть кота за хвост было нечего, – раздавливая докуренную папиросу о подошву валенка, ответил Василий Петрович. – Мой приказ. А бабы эти, черт-те что, всегда напутают. Суть не в них. Квартира тебе не нужна, что ли? Как Лопатину? Дело хозяйское. Но квартира, котеж начальника, имей, законная – по генплану. Баб слушать нечего. Лопатин не пользовался по своим причинам. А это вошло в умы. Конечно, выезжать из котежа теперь кому охота! Всюду тесно. А кто виноват? Финансы на жилстроительство нам были полностью спущены. Лимиты. Моя работа. Добился я. Остатки закрыты ввиду неиспользования. Остатки большие. Не развернули фронт работы. Как шло, так и брело. Упор на сплав, правильно – основное производство. Только ни тута, ни тама не вышло. А Лопатин – несчастный. Раньше вверху не поняли, в человека не заглянули, а у него давно в сердце – живая рана. Тут еще мороз. Лес к чертям, под лед. Воспаление легких. Вот и сгорел. Парторг наш тоже, с инфарктом – в больницу. Спрашиваю: будем далее хозяйство продолжать по-лопатински? Как Бог даст?