– Читаю его записку по подготовке восстания в Финляндии от тысяча девятьсот девятого года…
– Значит, ты имеешь в виду его младшего брата Александра, – перебил друга барон. – Этот сейчас в ГУГШ[7], во Второй части обер-квартирмейстера. Изучает армии Австро-Венгрии, Германии, Румынии и Швеции. И тоже полковник. Умный! Впрочем, как и Михаил.
– Мне бы надо поговорить с этим умником, – сердито сообщил сыщик. – И срочно. Можешь организовать встречу? Хорошо бы и сам поприсутствовал.
– Александр Андреевич будет у меня сегодня в два пополудни. Подтягивай свои обозы к этому часу.
Оставшееся до встречи время Лыков изучал бумаги. Его поразило, как были напуганы военные. Они утверждали, что бомба взорвется чуть ли не на днях, а армейские силы в Великом княжестве недостаточны. Двадцать второй корпус состоит всего из двух бригад и лишь называется корпусом, а по численности равен дивизии. Его части разбросаны по городам небольшими отрядами. В случае бунта их легко уничтожить. Железнодорожное и телефонное сообщение находится в руках финской администрации, и она охотно оставит наших военных без связи. Шхеры и вся прибрежная полоса тоже во враждебных руках: можно хоть тащить контрабанду, хоть высаживать десант. Нет даже подробной рекогносцировки внутренних частей Финляндии. Как будто она находится на Северном полюсе и у штабистов за сто лет не нашлось времени изучить вероятный театр военных действий…
Правительство под давлением военных разработало целый план борьбы с мятежом, который был утвержден государем в Ливадии 5 октября 1909 года. Чего только не было в этом плане! Наполнить страну солдатами до предела. В том числе гвардейскими частями. Мобилизовать Балтийский флот. Ввести железнодорожные войска и перехватить у финнов управление движением. Заменить заодно и всех телефонистов на русских. Лоцманов – заарестовать, а на их место поставить мужиков с Каспия. Подчинить станции беспроволочного телеграфа МВД. А министру «озаботиться разработкою мер в видах предотвращения возможных злоупотреблений означенными станциями». Усилить пограничную стражу. Было даже поручение Министерству юстиции: подготовить благонадежный контингент тюремщиков для окарауливания лиц, подлежащих аресту.
Некоторые абзацы документа вызвали у сыщика оторопь. «Упорной обороной Карельского перешейка финляндцы предполагают дать время разгореться и окончательно организоваться внутреннему восстанию и, по возможности, покончить с разбросанными частями 22-го армейского корпуса. Можно предполагать нападение со стороны финляндских партизан, переодетых в форму русских войск, для чего у них имеется достаточное количество запасов одежды русских солдат. Ставши полными хозяевами в крае, финляндцы имеют все данные для продолжительной и упорной борьбы против вторгающихся русских войск… Лабиринт шхер с целым флотом лоцманских судов и собственным беспроволочным телеграфом является прикрытием с моря и делает полную блокаду крайне затруднительной». Неужели это больное воображение генералов, напуганных минувшим лихолетьем? Или опасения вызваны агентурными донесениями контрразведки?
Именно об этом и спросил Лыков у Свечина, когда Таубе их познакомил. Полковник ему понравился: смотрел умно, не торопился с ответами… Он чем-то напомнил другого полковника, Снесарева, специалиста по Тибету, которого начальство засунуло в штаб кавалерийской дивизии, чтобы помалкивал насчет союза с англичанами… Есть в русской армии хорошие штаб-офицеры, подумал сыщик. Даже генералы есть; один как минимум сидел перед ним.
