Возвращались на спортивную базу они в задумчивом молчании, словно предчувствуя, что с этого момента начинается их взрослая жизнь. Приехав, они обнаружили, что в номерах почти никого нет. Большинство спортсменов оставались до понедельника в Москве, у родственников или знакомых.
Инга затащила Алешу в свою комнату и объявила:
– А сейчас мы по-настоящему отметим начало нашей московской карьеры!
Она вытащила из холодильника бутылку шампанского и коробку шоколадных конфет и приказала Алексею:
– Открывай, а я в ванную!
Леша замешкался с шампанским, не хватало сноровки, и тут к нему подошла Инга в струящемся шелковом халате бирюзового цвета. Ее длинные волосы были распущены, глаза сияли.
– А теперь мы на ночь почитаем сказочки, – прощебетала девушка и кинула Алексею большую книгу с массой иллюстраций.
– Это что за книга? Камасутра какая-то... Что это, Инга?
– Пей шампанское, и я тебе все расскажу, – прошептала Инга, зажимая его рот поцелуем.
На какое-то мгновение в голове Алексея снова вспыхнули сомнения, достоин он Инги или нет, кого и при каких обстоятельствах можно называть альфонсом, но шампанское сделало свое дело, и на несколько часов он напрочь забыл об изматывающих тренировках, тоске по домашним, и вообще обо всем на свете…
Рано утром, когда Леша уже добрался на всякий случай до своей комнаты, чтобы избежать лишних разговоров, к нему постучалась дежурная по этажу:
– Леша, Панов, тебя к телефону. Из Свердловска мама звонит.
Сквозь треск старенького телефонного аппарата Алексей с трудом различал мамины слова:
– Суд был по делу Льва Николаевича. Товарищеский. Отстранили его от работы. Совсем. Сигнал пришел, что он пьет и учеников избивает. Поэтому нельзя, мол, ему на тренерской работе. А из старых учеников никого не осталось. Кто мне, простой уборщице, поверит? Что же делать, Лешенька? Такой человек погибает. И правда запил, ведь работать уже два месяца не дают. Теперь ничего и не докажешь.
– Как – не дают, мам? Он же болел!
– Не болел, сняли его.
– Мама, мама, не может быть... Лев Николаевич, он же голоса ни на кого не повысил ни разу! Мама, слышишь, надо сказать им...
Но связь прервалась, и Леша остался в горьком недоумении, как такое может быть, когда самый лучший тренер на свете остается без своей работы и ему можно предъявить такие нелепые обвинения.
На утренней тренировке он подбежал к Татьяне Весталовой и, запинаясь, попытался поделиться своей проблемой:
– Понимаете, они на нашего тренера наговорили. А он ведь был такой добрый, как так случилось? Мне надо обратно ехать в Свердловск, чтобы рассказать всю правду...
– Не волнуйся, Алеша, не волнуйся, – пропела своим глубоким, уверенным контральто холеная Татьяна Игоревна. – Я позвоню сегодня в Госкомспорт, там разберутся.
А Вячеслав Викторович Карпов заторопил, зарокотал бодрым баском:
– Посторонние мысли долой! Отрабатываем серпантин! Поехали! Поехали! Живее! Веселее!
Московские тренировки были совсем не похожи на то, чем они занимались в Свердловске. В родном городе Алексей и Инга уже давно привыкли к своему лидерству на местном уровне и гордились им. В Москве им приходилось работать на одном льду с сильнейшими спортсменами страны, и они постоянно чувствовали, что многого еще не умеют. От отработки шагов они перешли к поддержкам. Теперь им случалось за одну тренировку делать по сотне поддержек. Единственное, что немного утешало Алексея, обливающегося потом и падающего с ног от усталости, это то, что в книжке Ирины Родниной он прочел, что их норма с Зайцевым была в два раза больше.
