Легенда о Пиросмани - страница 22

– Цавт танэм!^>39 А что красота, Сона-джан? – успокаивала её мать. – Красота – тьфу, хеч! Сегодня есть, завтра – её уже нету! Главное – ты умная. Вот научим тебя читать-писать и считать, посмотрим потом, у кого жизнь счастливее сложится, у тебя или у тех дурочек!

В этот момент в комнату шагнула Кеке в своём длинном, сильно приталенном платье из атласа зелёного цвета, с плотно облегающим лифом, отделанным бисером и золотой тесьмой. Пояс на её платье был из шёлковой ленты, а широкие его концы, богато расшитые золотом, спереди опускались почти до пола. На голове у Кеке – картонный ободок «чихти», обтянутый шёлковой тканью. Под ободком этим вуаль «лечаки» из тончайшей марли, закрывающая густые косы. Поверх головного убора, выходя из дома, она, женщина замужняя, накидывала большой шёлковый платок «багдади» или «чадри», в которые, отдавая дань традициям, закутывалась с головы до ног, оставляя открытым только лицо. А ноги её, длинные и стройные как у всего Калантаровского рода, включая престарелую и добрую душой Эпросине-ханум, оставленную в шулаверском имении в компании с нардами, были облачены в «коши» – туфли на высоком каблуке с загнутым вверх носком, без задников и из яркого бархата.

– А вот и наша Кеке явилась! – объявила Анна. – Где ты ходишь столько, сестра?

– На Мейдан ходила. Курицу хотела купить большую, – объяснила эта «законодательница моды», сверкая неизменными своими украшениями из бриллиантов на ушах, шее и тонких пальцах. – Да вот, кажется, вместо курицы мне петуха старого продали. Торгаш хитрющим оказался. Говорил сладкими речами:

– «Эй, красавица, мимо моих кур не проходи. Что хочешь из них выйдет – чахохбили, шкмерули или отменный сациви».

А я – ему:

– «Твоя курица больше похожа на петуха голландского».

– «Э-э-э, почему так говоришь, красавица? Какой еще петух? Обижаешь честного человека. Не хорошо это!»

– «А почему тогда у твоей курицы гребешок на голове?! И такие пёстрые перья!»

– «Не понимаешь, что ли? Это же модница-курица! Любит украшения. Как ты…»

– Ничего, – утешала её спокойная и рассудительная Анна. – Из старого петуха тоже можно сациви вкусное сварить. Главное, чтоб орехи были жирные, да сунели^>40 хорошие… Уверена, что Башинджагяну понравится. Не ел он настоящий сациви с тех пор, как покинул Тифлис. Откуда будут в Петербурге сунели?

Ближе к вечеру бронзовый колокольчик у парадной двери возвестил о приходе гостя. Чёрный костюм, красивые волосы, борода и усы, и, что особенно бросалось в глаза – это глубокий и задумчивый взгляд. Молодой человек скромно вошёл в дом и коротко представился, при этом галантно кивнув и протянув для рукопожатия свою крепкую ладонь с красивыми пальцами:

– Геворг Башинджагян. Художник.

– Очень приятно… А я – Нико Пиросманашвили.

До начала обеда Анна постаралась создать уют, располагающий к доверительной беседе и пониманию, во время которой, неспешной и приятной, выяснилось, что они, Геворг и Нико, оказались земляками. Тот родился в Сигнахи, в той же Кахетии, где и находится Мирзаани, родное село Нико. Что рос он в бедной, но образованной семье, и рано осиротел, взяв на себя заботу о братьях и сёстрах. С четырнадцати лет служил писцом в канцелярии мирового судьи, где его держали за красивый почерк, а также писал вывески для местных лавочников, получая двадцать копеек за каждую. И разница в возрасте между ним и Нико всего-то небольшая – Геворг был старше на пять лет. Но многого успел достичь! Сначала учился в уездном училище, затем в Рисовальной школе при Кавказском обществе поощрения изящных искусств в Тифлисе. А потом поступил в Императорскую Академию Художеств в Петербурге, где учился в пейзажном классе у известного живописца Клодта и был награжден серебряной медалью за картину «Берёзовая роща». Одновременно он посещал мастерскую самого Айвазовского и пользовался его советами. А после окончания учёбы Геворг отправился в путешествие по Закавказью, пройдя пешком всю Грузию и Армению, и сочиняя рассказы о повседневной жизни грузин и армян. Он также серьёзно увлёкся собиранием песен ашуга