* * *
Взобравшись на пригорок, дед вышел к деревенскому кладбищу. Ноги сами принесли его к свежей могиле Надежды Константиновны.
Простой деревянный крест, наспех сколоченный из двух досок, песчаный холмик, прикрытый скромными елевыми веточками. Сквозь мохнатые кроны высоких сосен солнечная паутина по сухой земле стелется, пушистые облачка чистят голубое небо, птички свиристят по-весеннему, а настроение у деда паршивое. Прислонился к кресту, вздохнул тяжко.
– Ушла, Надюха, оставила, – произнес он, – Мне то что, итить твою макушку, делать? Чего ждать? Так и буду вас баб на кладбище по одной носить? А меня кто снесет? Сколько протяну, сколько самогонки выпью, все одно – конец – сюда, рядышком. Если хоронить, кому будет. Эх, Надька, итить твою макушку… Во что ты нас вогнала? Где оно твое Светлое будущее? Вот это оно, что ли, лесом заросло. Видишь? Дома пустые. Люди все кончились. Некому строить, итить твою макушку, коммунизм? Начудила и в кусты? Эх…
Присел рядышком на чужую скамеечку, задумался. Жил, себе жил, день за днем перелистывал, все ждал, когда оно лучшее станет, и вот тебе на… Обманули. Поманили, увлекли и бросили. Старое порушили, нового не дали. Кинули калач размером с кумач, и думали им как Христос весь мир накормить. А не вышло.
Вновь стрика забрала печаль, да такая, что хоть волком вой. Откуда только вынырнула? Не из леса. Изнутри. Прет, как цунами. Ни самогонки выпить, ни пожрать – ничего не хочется. Куда сбежать от проклятой? Некуда. Лес кругом. В самую пору повеситься. Вот кабы деньги были, в город бы сбежал. Там много веселья разного. Только кто его там ждет? Страшно одному в городе, да и денег нет. Если только у старухи взять. Да разве она даст? Сынам копит. Вернется, говорит, Федька, ему на хозяйство надо. Если, конечно, вернется… Хорошо бы вернулся. Может, и тоска тогда уйдет. А не уйдет, так похоронит, как положено, батьку. Вот здесь на теплом пригорочке, с нею рядышком… И что в этом городе делать? Годы не те. От былой красоты один голый череп остался с оттопыренными ушами. Какой бабе такой хахель нужен? Смех один. И деньги не помогут. Глупости все. Не уехать отсюда. Некуда, да и незачем. От себя не уйдешь. Кончено все. Прошло, словно один день. Не туда жизнь повернула, не за то ушла, не за то её отдал. Нужно было за землю держаться, хозяйство вести. Какое бы оно теперь стало это хозяйство… Так ведь не дали бы. Задушили. Замытарили. Какое может быть хозяйство, когда рядом Надька сычом смотрит. У кого было тогда смелости набраться против нее переть? А теперь силы не те. Жизнь хоть и повернулась по иному, да поздно. Не сбыться мечтам: чтобы дом большой и земли много, чтобы стадо тучное и работники работящие. Не такое грязное, убогое, колхозное. Смотреть на него больно. Чтобы, как на картонной коробке из под молока: чистые, ухоженные, толстые. Чтобы трактор весь день трещал, и чтобы конюшня битком, чтобы верхом на коне по полю…
Кончилась мечта. Все кончилось. Одни сосны над головой шумят.
Достал Афанасий из кармана ментовский пистолет, повертел в руке, передернул затвор.
Бабах в голову и поплывет вдаль с белыми облачками по течению, словно птица. Раскинет руки по ветру, охватит душой солнце и раствориться в бесконечности неба. А там, глядишь, и Надежду на своем пути встретит. «Привет, – скажет ей, – Как нашла свое Светлое будущее?» «Здравствуй, – ответит она ему, – посмотри как светло кругом. Это и Оно есть». Обнимет его, и поплывут они вместе, прямо в самую синь горизонта…
