В девонской церкви, где венчалась ее лучшая подруга, был удивительный витраж, составленный из голубых и розовых фрагментов. Всю службу Фиби любовалась его затейливыми узорами и восхищалась красотой.
Сколько лет этому витражу? Фиби не была экспертом по витражам, но что-то подсказывало ей про Викторианскую эпоху. Не такой уж и старинный.
А вот стеклянный кувшин с селадоновой глазурью, который стоит на первом этаже, гораздо древнее.
Наверное, римский, примерно третий век? В таком случае он имеет бешеную ценность. Зря Фрейя держит его там, где этот шедевр легко могут разбить.
Целое лето Фиби провела в Риме на раскопках, изучая разноцветные кубики древней мозаики. Лето выдалось жарким и сухим. У нее сгорели все волоски в ноздрях, и потому каждый вдох обжигал легкие.
Интересно, изменился ли ее нос? Фиби встала и посмотрелась в помутневшее от времени зеркало. В нем отражалась комната за ее спиной: элегатные очертания кровати эпохи Второй империи, балдахин, свисавший с потолка и делавший кровать уютным уголком. Там же отражался изящный гардероб и глубокое кресло, где можно устроиться с ногами и читать.
На покрывале опять появилась складка.
Фиби нахмурилась. Она помнила, как тщательно разглаживала эту складку.
Раньше чем в ее голову залетела новая мысль, Фиби уже стояла на коленях на кровати, а ее пальцы снова и снова давили на ткань покрывала. Она ощущала каждое волокно на простынях. Какая грубятина!
– Теперь понятно, почему я не могу спать. Попробуй усни на такой мешковине.
Фиби впилась в простыни, чтобы содрать их и заменить на более мягкие, которые не будут царапать ей кожу и мешать спать.
Но простыни превратились в груду лоскутов. Ногти Фиби по остроте не уступали орлиным когтям.
– Как вижу, мы добрались до жуткого второго дня. – Войдя в комнату, Фрейя скользнула холодными голубыми глазами по растерзанному постельному белью.
Фиби предупреждали насчет ее второго дня, во многом повторяющего беды и несчастья второго года человеческой жизни. Но она не вняла предупреждениям, поскольку не была и теперь уже не будет матерью. Свой второй год она, естественно, не помнила, и никто из ее друзей пока не обзавелся детьми.
– Гнездо решила свить? – спросила Франсуаза, оглядывая учиненный Фиби беспорядок.
Если раньше Фиби восхищалась сверхъестественной вездесущностью Франсуазы, нынче это начало ее раздражать.
– Простыни царапали мне кожу. Я из-за них спать не могу, – ответила Фиби, не в силах скрыть раздражение.
– Фиби, дорогуша, мы ведь уже говорили об этом. – Голос Фрейи звучал рассудительно, с сочувствием; настоящий бальзам для обнаженных нервов Фиби. – Пройдет не один месяц, прежде чем ты сумеешь вздремнуть. А глубокий сон вернется только через годы.
– Но я устала, – пожаловалась Фиби, поймав себя на том, что хнычет, как капризный ребенок.
– Нет, тебе просто скучно и ты голодна. Драугр должен быть предельно точным относительно своих эмоций и состояния ума, иначе ты нафантазируешь себе уйму чувств. Твоя кровь слишком сильна и неуемна, чтобы ты нуждалась во сне.
Взгляд Фрейи переместился к окну, где она заметила крошечное нарушение гармонии. На стекле появилась трещина.
– Как это случилось?
– Птица. – Фиби опустила глаза.
Что там? Трещинка в полу? Или это фактура древесины? Она могла бы целую вечность разматывать этот клубок…
– Трещина начинается изнутри, – сказала Фрейя, приглядывась к стеклу. – Фиби, я тебя еще раз спрашиваю: как это случилось?
