– Дети были зачарованы во всех смыслах этого слова, – добавил Мэтью с улыбкой, редкой улыбкой, идущей прямо из сердца, и поцеловал мне руку.
– Значит, ты решила избавиться от иллюзии контроля? – кивнула Агата. – Правильно сделала.
– Это не совсем так, – торопливо возразила я. – Мы с Мэтью уже давно решили, что не станем скрывать от детей, кто их отец и мать. Не хочу, чтобы они узнали о магии из телепередач и фильмов.
– Богиня упаси! – передернула плечами Сара. – Все эти волшебные палочки.
– Меня больше настораживает, что во всех этих фильмах и сериалах магию представляют как способ быстренько сделать монотонную или трудоемкую работу, – сказала я.
Я выросла на повторных показах сериала «Моя жена меня приворожила». И хотя моя высокоученая мать, не желая отрываться от подготовки к лекциям, иногда произносила заклинание, заставлявшее выстиранное белье складываться в аккуратную стопку, такое случалось далеко не каждый день.
– Мы установим четкие правила, касающиеся применения магии, и близнецы, будем надеяться, столь же четко их усвоят. – Довольная своими словами, я глотнула вина и потянулась к блюду с овощами, стоящему в центре стола.
– Чем меньше правил, тем лучше, – заявил Маркус. Он следил за игрой пламени свечей и каждые пять минут вытаскивал мобильник, проверяя, нет ли эсэмэсок из Парижа. – В моем детстве было столько правил, что я и шагу не могу ступить, чтобы не наткнуться на какое-нибудь из них. Существовали правила относительно хождения в церковь и воздержания от бранных слов. Правила послушания отцу, старшим в семье и тем, кто выше тебя по социальной лестнице. Правила, как надлежит есть и говорить, как здороваться с людьми на улице, правила обращения с женщинами… над ними вообще нужно было трястись, словно это чашки из тончайшего фарфора. Самое смешное, обращение с животными тоже имели правила. Правила предписывали, когда сеять и когда жать. Естественно, правила предписывали делать запасы на зиму, чтобы не голодать. – (Я навострила уши, ожидая услышать нечто интересное.) – Правила способны научить слепому повиновению, но они не дают настоящей защиты от превратностей мира. В один прекрасный день ты так сильно ударишься о правило, что сломаешь его, и тогда окажешься лицом к лицу с бедами и опасностями. Я в этом убедился, когда в тысяча семьсот семьдесят пятом году сбежал из Хедли, чтобы участвовать в первом бостонском сражении.
– Ты был в Лексингтоне и Конкорде? – спросила я.
Памфлет «Здравый смысл» подсказывал, что Маркус с ранних лет был патриотом. Неудивительно, что, едва прозвучали первые выстрелы войны, он откликнулся на призыв встать в ряды защитников.
– Нет. В апреле я еще подчинялся отцовским правилам. Он запретил мне идти на войну, – ответил Маркус. – Я сбежал в июне.
Мэтью подбросил над столом бесформенный кусок металла: темный и кое-где обожженный. Маркус его поймал.
– Мушкетное ядро. Причем старое. Где ты его нашел? – спросил Маркус, удивленно глядя на отца.
– В библиотеке, среди книг и бумаг Филиппа. Я искал нечто другое и наткнулся на письмо от Галлогласа.
Мэтью полез в карман джинсов и вынул сложенный лист плотной бумаги. Торопливые строчки на внешней стороне прыгали вверх и вниз, будто волны.
Мы редко говорили о рослом шотландце, исчезнувшем более года назад. Я скучала по его бесхитростному обаянию и несколько циничному чувству юмора, но понимала причину его исчезновения. Ему было бы трудно влиться в нашу семью сейчас и наблюдать, как мы с Мэтью растим детей. Галлоглас знал, что его чувства ко мне останутся без ответа, однако до тех пор, пока мы с Мэтью не вернулись из XVI века в наше время, он усердно выполнял поручение, данное Филиппом: заботиться о моей безопасности.
