– Вы, фрау, и ваш супруг не немцы, – белобрысый попутчик задвинул под сиденье портфель. – Но и не евреи!
– Мы… из Ирана, – сдержанно ответила Джемал. – Коммерсанты.
– Позвольте представиться! – Белобрысый подскочил пружиной, щелкнул каблуками. – Вальтер Янсен, врач-консультант Военно-медицинской академии. Рад знакомству. Видит бог, я давно искал встречи с иранцами. Ведь, согласно расовой теории доктора Розенберга, вы – арийцы, наши братья. Скажу по секрету – еду сейчас в университет Гумбольдта на курсы по изучению фарси. Мне будет полезно попрактиковаться с вами. Язык без практики мертв.
…Поезд, втянув свое длинное тело под закопченные своды Силезского вокзала, остановился, и супруги, еле отвязавшиеся от назойливого немца, поспешили выйти из вагона. Многолюдный перрон встретил их медью оркестра, исполнявшего в темпе марша «Хорст Вессель». Оскомину набившая музыка! На железных фермах вокзала, на стенах, в окнах, над крышами и под карнизами домов – всюду флаги, громадные эмблемы: стяг красный, круг белый, а в нем зловещая черная свастика. Та же черная свастика на рукавах юнцов, на платьях фрау, в петлицах упитанных мужчин.
Чуть не сбив с ног, грохоча подкованными сапожищами, пронеслись эсэсовцы в черных мундирах, прошмыгнули пугливые монахини, тоже в черном… Джемал пугало, когда все вокруг, как заведенные, выбрасывали правую руку вперед и вверх, походя не на людей, а на сухие камышинки, росшие по суходолу.
– Хайль! – орали повсюду.
– Хайль! Хайль! – гулко отдавалось под сводами вокзала. Джемал казалось, что все вокруг сошли с ума, и ее покачивало от этих пещерных вскриков. И сколько ни жила она в Германии, так и не привыкла к здешнему образу жизни. Не могла смириться с окружавшими ее лицемерием, душевной черствостью, хотя все знакомые мило улыбались, рассыпались в любезностях, медоточиво расспрашивали о здоровье. Не могла привыкнуть к скупости соседей, живших дверь в дверь, которые, встречаясь каждый день в подъезде, даже не здоровались, стараясь поскорее прошмыгнуть в свою «нору». Упаси, Аллах, случаем попросить у соседки спичек или соли, как это часто делается в туркменских аулах. Не дадут, еще выговорят – дескать, дом чужой не магазин, в лучшем случае посоветуют, где можно купить…
В Берлин наезжали эмигранты из Стамбула, Бомбея, Мекки, Парижа, Тегерана… Бывали среди них узбеки, татары, туркмены, персы. Иные с женами, и Джемал интересовалась их связями, знакомствами, настроением, а потом обо всем пересказывала Мадеру, дававшему ей такие задания. У нее часто возникало чувство гадливости к себе, даже к Черкезу, тоже исполнявшему подобные поручения. Все это она настолько близко принимала к сердцу, что стала страдать бессонницей, и наконец серьезно заболела. Ее обследовали берлинские светила.
– Ваша супруга серьезно больна, у нее нервное истощение, – сказал Черкезу один профессор. – К тому же она беременна. Ей рожать опасно. Следует изменить образ жизни и немедленно избавиться от плода.
Спустя недели полторы Джемал, прозрачная как стеклышко, вернулась из больницы. Мадер, застав ее плачущую на плече мужа, недоумевал.
– Вы же солидные люди! – Говоря о солидности, он имел в виду состоятельность супругов Аманлиевых. – Наслаждайтесь жизнью, живите для себя. От судьбы не уйдешь. Я освобождаю вас, Джемал, от встречи с эмигрантами. Пока что вы остаетесь радисткой, но я вижу вас в будущем супругой премьер-министра «великого Турана».
