Зармайр собирался уж было одернуть смельчака, смешать его о землей сокрушительной силой своего гнева, но сдержался, встретившись со взглядом дочери, и сказал?
– Занимайся своим делом, Мултан, рисуй свои домики, а наше дело их строить и как можно быстрее.
– Никакое дело не будет спориться в руках злых и голодных людей, – возразил зодчий. – Ты оторвал их от жен и детей, по два месяца они трудятся задаром и питаются впроголодь…
– Но где ты прикажешь мне брать рабов? – язвительно осведомился Зармайр, – Нападать на соседей и угонять жителей в полон?
– О нет? – Мултан протестуете поднял руки. – Разве можно творение, посвященное светлому божеству, строить руками людей обездоленных, проклинающих своих хозяев и их богов?
– Пирамиды страны Кемт также строили рабы – насмешливо прокаркал Агирра, – стоят они которую тысячу лет – и до сих пор как новенькие.
– Но разве есть красота, радость духа в этих погребальных коробках? – с жаром возразил зодчий. – Они подавляют всех и вся вокруг себя, Мрачной безысходностью веет от их сурового величия. Мы же строим храм добрейшего и светлейшего божества, создателя всего сущего на земле, храм Мира и Справедливости. И возводиться он должен не со скорбью и слезами, а с радостью и благоговением!
– Он прав, отец, – девушка подняла на царя свои большие лучистые глаза. – Повели накормить людей и выдать им вина. И позаботься о семье несчастного.
Царь хмуро взглянул на дочь, хотел что-то сказать, но смягчился и крикнул сотнику:
– Пусть сегодня отдохнут. Узнай, есть ли у этого, упавшего, семья и выдай ей двух баранов.
– Ты слышал? – звонко крикнула девушка, подбежав к перилам. – Сто баранов выдай его семье и ни одним меньше!
– Ты меня разоришь!.. – вскинулся было Зармайр, но Зуммуриада прильнула к нему и поцеловала в щеку. И он оттаял, размяк, почувствовав прикосновение ее тонких пальчиков и упругость молодой, высокой груди. На мгновение замерло и гулкими толчками забилось сердце. Он мечтал продлить эту сладостную близость, так ощутимо напоминавшую ему юную жену его, которая ушла из жизни, подарив ему дочь.
– Представляю, что ты скажешь, когда узнаешь, что вся краска никуда не годится! – весело засмеялась девушка.
– Как не годится? – поразился Зармайр.
– На нижний ярус башни, пожалуй, пойдет битум, смешанный о сажей, хоть их и придется время от времени подновлять, – покорно сказал Мултан, не поднимая глаз. – Но все остальные краски не продержатся и полугода. Воздух на берегу влажный, соленый, частые а сильные ветры… Охра и красная глина не подойдут.
– Не прикажещь ли подмешать в нее тирский пурпур? – съязвил Зармайр.
– Но больше ни одна краска не выдержит таких ветров, – тихо промолвил зодчий.
– Красить пурпуром стены? – вскричал Зармайр. – Да знаешь ли ты, сколько стоит одна его склянка?
– Ты меня удивяешь, – девушка помрачнела и поджала губы. – Ведь мы с самого начала решили, что храм будет иметь восемь этажей и раскрашен в семь разных цветов. И нижний этаж будет белым…
– В честь божественной власти, Вейра Хшатра, красоты и гармонии мира, – добавил Агирра.
– А второй этаж будет черным…
– В честь Амертат, жизненной, всеутверждающей силы матери нашей, земли.
– Третий – пурпурный в честь… – Зуммуриада, запнувшись, взглянула на мага.
– Аша-Арта Вахишта, сына Агуры, духа божественного огня, Фарра, – подсказал он.
– Четвертый – голубой в честь богини Ардвисуры Анахиты…
