– Нет, просто я не так давно снялся в одном сериале в роли очень, очень положительного пожарника. Теперь мне можно курить где угодно.
Девица буркнула что-то невнятное и растаяла в воздухе.
Станиславский заправил слишком длинный хвост ремня в кожаную петлю и вскинул ресницы на меня. Улыбнулся углом губ, свободным от сигареты, вынул ее изо рта, уронив на линолеум столбик пепла, и спросил:
– Ну, и где же обещанные цветы?
– Мне пришлось отдать их Виолетте Луначарской, – созналась я.
– Ты хочешь сказать, что Луначарская подарила мне цветы, которые отобрала у тебя?! – ужаснулся Станиславский. – Как ей это удалось?! Она угрожала тебе пистолетом?!
– Нет, баллончиком с нервно-паралитическим газом. Но мне удалось ее обезоружить. Тогда она пустила в ход другое оружие…
– Ты ранена? Дай-ка посмотреть…
Не успела я и глазом моргнуть, как он заглянул мне под свитер. Заглянул бы и под юбку, если бы я не отбила эту попытку. Вернее, попытки.
– Я… не… пострадала! Но… сейчас… пострадаешь ты!
Он отступил назад и самодовольно улыбнулся:
– И все-таки я не понял – неужели Луначарская действительно отняла у тебя корзинку с цветами?
– Нет, тебе она подарила свои. А мне пришлось отдать ей мои.
– С какой радости?
– Ну, – я покрутила рукой в воздухе. У меня не было ни малейшего желания вспоминать о наглеце-брюнете, – там было вымогательство иного рода… с участием третьих лиц…
– То есть Луначарская не бандитка, а наперсточница? Как страшно жить! Ты, мать, напрасно губишь свой талант на этом своем «Китеж-Тв». Тебе не тексты к анонсам надо писать, а сценарии к сериалам сочинять, поверь моему опыту. Может, славы и не добьешься, но на свой бутерброд… не с икрой, конечно, но с хорошей сырокопченой колбасой – точно заработаешь…
– Да я бы с удовольствием, – печально сказала я, – но что-то как-то… Впрочем, неважно…
Мне не слишком хотелось рассказывать Станиславскому о моих неудачных попытках вырваться из тесных телевизионных коридоров на широкие просторы кинопавильонов.
Впрочем, божество не заметило моей сердечной смуты, а я, как всякий человек, переживший на своем веку кучу разочарований, уже научилась отгонять от себя неприятные воспоминания с истекшим сроком годности.
Станиславский натянул футболку на свой безупречный античный торс и достал из кармана пиджака мобильник. Удивительно, но божеству понадобилось такси – не золотая колесница на крылатых конях, и даже не лимузин к подъезду.
– Какой у тебя адрес? – вдруг спросил Станиславский, прикрыв телефон рукой.
– Мой? Зачем?
– Улицу назови!
– Котельническая набережная один-дробь-пятнадцать, – смущенно сказала я.
– Ого! – Станиславский поднял брови и повторил мои слова в трубку.
Скрипнула дверь. Я обернулась. На пороге гримерки возникла любительница черепов:
– Ну что, едем?
– Мы еще не закончили с интервью. Сейчас еще с фотографом надо договориться. Так что езжайте без меня.
Девица посмотрела на меня с подозрением. Уложенная за ухо сигарета делала ее похожей на представительницу какого-то дикого племени.
– Ну, ладно. Вы только не забудьте прислать экземпляр газеты, когда интервью выйдет… как вас там… Фрося! Всем пока!
Дверь захлопнулась. На мой вопросительный взгляд Станиславский пожал плечами и ответил вполголоса:
– Пришлось сказать ей, что ты журналистка из газеты «Культурная жизнь». Она отличный администратор, я без нее как без рук, без ног и даже без головы, но у нее, к сожалению, есть один дурацкий пунктик. Она отчего-то решила, что в ее обязанности входит следить за моим моральным обликом, и поскольку я не могу ни разубедить ее, ни уволить, я стараюсь, чтобы она поменьше знала о моей личной жизни.
