– Ну и что, – упрямо повторила женщина, – пусть дети выросли, тем более нельзя оставлять жену. Может, ты ей сейчас больше всех нужен? На чужом горе свое счастье не построишь.
– О чем ты говоришь? Моя жена никогда мной не дорожила, мы рядом друг с другом жили так, как порой и соседи не живут. Разные, чужие друг другу люди.
– Это ты так говоришь, а что она считает, нам не известно. Не уговаривай, сказала нет, значит, нет. В юности сделала ошибку, надо до конца самой за нее расплачиваться.
– Хорошо, но почему я страдаю? Разве сейчас ты делаешь не меньшую ошибку, прогоняя меня? Разве можем мы жить друг без друга оставшиеся годы? И сколько их осталось, этих лет, нам отпущенных Богом? Мы должны быть вместе, только это сейчас самое главное.
– Нет, нет и нет, – опять покачала головой женщина, – я семью разрушать не стану. Что бы ты ни говорил, мое решение неизменно. Семья – это святое, и тот, кто разрушает ее, преступник.
Она еще что-то говорила, слезы катились по ее лицу, но она их не замечала. Дерево уже не вникало в суть ее слов, оно поняло одно: сейчас произойдет второй раз самое страшное, то, что уже никто и никогда не сможет исправить, но ни защитить, ни заслонить, ни подсказать женщине, совершавшей на его глазах чудовищную ошибку, оно не сможет, как не смогло в свое время помочь им понять друг друга. Знало оно и еще одно – нельзя допустить, чтобы полковник ушел один, это был бы страшный конец и крах сразу двух жизней. Надо было срочно что-то делать, но что? Ах, как часто дерево страдало от того, что оно не умеет говорить!
Внутри уже привычно заныла какая-то болячка. Дерево задрожало листьями от приступа боли. Но вдруг его пронзила молнией догадка, как помочь тем двоим, с любовью глядевшим друг на друга, но готовым пойти по разным жизненным дорогам.
Долго оно гладило дорогие ему головы мужчины и женщины, нежно целовало ветвями и листьями их лица и ждало. Ждало порыва ветра. А когда ветер набежал и рванул его крону, натужилось стволом и повернулось против ветра. Раза два-три набегал сильный ветер, и дерево в этот момент подставляло ему то место ствола, где терзала его страшная боль. Оно скрипело, качалось и грозно трещало внутри, но не прекращало своих усилий.
На миг погрузившиеся в свой мир, в судьбоносную для себя минуту, мужчина и женщина забыли о зеленом друге. Поглощенные трагичностью расставания, они глядели друг на друга, как только могут глядеть люди, расстающиеся на всю оставшуюся жизнь. Казалось, режь их на куски – они не заметят этого.
И снова налетел ветер, дерево примерилось, поднатужилось, и вдруг страшный треск огласил парк – дерево надломилось и рухнуло на дорожку, но одновременно точно рассчитанным ударом отбросило мужчину, несильно, но отбросило. Мужчина упал, женщина бросилась к нему. Гуляющие в саду тут же вызвали «скорую помощь», и она увезла обоих – одного с легкой травмой, как выяснилось потом, другую в страшной тревоге за него.
Городские службы приехали в парк, долго ходили вокруг рухнувшего великана, удивлялись и его размерам, и его необычной живучести – все нутро у него было совершенно гнилое.
«Просто удивительно, как оно могло жить, такое трухлявое», – говорили прохожие.
Остатки дерева спилили под корень, остался один пень. Через неделю сюда пришли двое – мужчина в форме полковника и женщина средних лет, державшая его под руку. Они сели на скамейку и долго молчали. Женщина тихо плакала, мужчина осторожно гладил, успокаивая, ее плечи:
