-Ты же говорил, что у опера будет острый глаз, а предлагаешь старика, – поморщился Власкин.
-Старый конь борозды не портит, а прицел профессионала временем и водкой не собьешь, – ответил приятель. – У него глаз тройную перспективу видит.
-Какую?
-В ином измерении живет.
-Понятно. Алкаш.
-А где ты найдешь телевизионщика – трезвенника? К тому же ты сам собираешься изображать пьяного врача. Не волнуйся, все будет тип-топ.
-Ну, а девушка?
Митя помял подбородок.
-Я вот что, как режиссер подумал. Всё должно быть натурально. Согласен?
-Конечно.
-Вот. То есть, даму ты до начала съемки видеть не должен.
-А если она окажется не в моем вкусе?
-Не окажется, доверься моему режиссерскому опыту. Вернее, чутью. Мэтры не ошибаются. Ты что во мне сомневаешься?
-Не сомневаюсь, но…
-Никаких "но". Твое дело играть на всю катушку, как Качалов после ресторана, так чтобы все ахнули. Мое дело – подготовить тебе для этого все условия. Потом всё качественно смонтировать.
С этим было не поспорить, тем более, что Митя взялся не только режиссировать "пьяную мизансцену", но и финансировать её. "Папа может", любил он повторять по поводу и без повода.
Съемку режиссер назначил на папиной Рублевской даче, стоявшей в чудном сосновом бору.
Дом был в новорусском стиле позднего периода перестройки и гласности с аляповатыми колоннами, безвкусными резными балкончиками по всем сторонам, большим медным флюгером в виде лошадиной головы на широкой, почти плоской крыше. В придомовом, открытом настежь гараже, "отдыхал" черный "мерин" последней модели.
Внутренняя же отделка дачи оказалась по высшему, европейскому разряду.
Оператор уже ждал на "съемочной площадке" – в просторной спальне на втором этаже, посреди которой стояло широкое супружеское ложе – сексодром. Пенсионером ТВ оказался рыхлый дядька с густыми бровями, длинными, давно немытыми седыми волосами, ленивым, надменным, взглядом. Типа: знаем, плавали, в советах не нуждаюсь. В общем, как и положено маститому останкинскому оператору. От него несло Тройным одеколоном.
Видимо, поэтому он видит "тройную перспективу", ухмыльнулся про себя Власкин. Он поздоровался, "Глаз-алмаз" что-то пробубнил в ответ.
-В фильме была обычная советская комната в "брежневке", – заметил Власкин приятелю. – А здесь хоромы.
-Тебе-то что, – ответил Митя. – Графика, спецэффекты, туда-сюда, смонтирую так, что будет всё тип-топ. В Голливуде все улётные сцены на зеленой тряпке снимают. Хромакей называется. Но я и без него обойдусь.
-А где девушка?
-Сказал же, будет тебе сюрприз. Пока сидит в соседнем зале, прихорашивается.
Метёлкин кивнул оператору. Тот достал из кофра с накамерными прибамбасами бутылку водки. Налил полный стакан, протянул Власкину.
-Не-ет, нельзя, – отвернулся Петя. – Нетрезвый актер не может достоверно изображать пьяного. В этом весь парадокс. Я должен быть трезвым как стекло!
-Какой еще "парадокс"? Митя изобразил кислую гримасу. – Все великие актеры на сцену подшофе выходили и не стеснялись. Главное меру знать. Я же тебе не литр предлагаю. Всего пару глотков.
Митя взял стакан, опрокинул в себя половину, другую протянул Пете.
-А-а, – махнул рукой Власкин. Если он классно изобразит пьяного, находясь сам слегка "под газом", будет вообще высший пилотаж. – Давай!
Занюхали рукавами.
-По второй? Для достоверности.
Большой опыт употребления "ресвератрола" не пропал даром. Петя быстро захмелел. Предупреждала ведь мама: бросай глотать эту гадость, какой там, в бутылках, ресвератрол, одни чернила.
