Бабы тревожно переглядывались, вопросительно посматривали на Лоскутову. Почти все они были уверены в том, что Лоскутова могла бы очень основательно оспорить утверждения Чермных, всерьез побороться с ним, пусть и в своем качестве нанятого директора, не учредителя. Да ей достаточно было бы только шепнуть своим работницам, что надо делать, а уж они ее не подвели бы! Они же верят ей, как это ни странно, хотя знают про ее многочисленные квартиры и видят её любовника на должности зама. Для них она одновременно и ловкачка, и заступница. Бабы рассчитывают на то, что хотя бы из своих собственных интересов, дабы остаться хозяйкой «Надежды», она потягается с Чермных. Но именно тогда, когда от неё ждали смелого слова, Лоскутова понуро задумалась о чём-то или просто затаилась на своем месте на самом краю стола президиума.
Против обыкновения Чермных в конце своего выступления не предложил собравшимся принять резолюцию. Некоторые переглянулись удивленно: для чего же их собирали? Хотя несомненный эффект от услышанного и увиденного испытали все. Он был сродни театральному: то же будоражащее, мучительно-радостное напряжение, постепенно нараставшее в ожидании своего финального разрешения. Только сейчас разрядка была умышленно отсрочена. Видимо, Чермных хотел, чтобы какая-то работа подспудно совершилась в душах женщин, чтобы они сами пришли к неизбежному. Многие вопросительно смотрели на Лоскутову. Она, сразу постаревшая от горьких складок, проступивших у рта, поднялась и сказала устало:
– Давайте пока на этом закончим. А что делать дальше – мы это обсудим на совете учредителей и потом вынесем на общее собрание.
Женщины шумно задвигали стульями, поднимаясь. Каждая испытывала радость и от того, что собрание, обещавшее быть долгим и тяжёлым, наконец завершилось, и от пережитой нервной встряски, в которой было нечто сладко-надрывное, освежающее, похожее на то, что испытывает зритель спектакля.
Выходя вместе со всеми, Шарков глазами поискал Лоскутову. Директриса о чем-то разговаривала с Грядуновой – той самой болезненного вида портнихой, которая посмела возразить Чермных. Ну конечно же, хозяйка будет теперь ещё часа два успокаивать возбужденных баб, с тоской подумал Шарков. А потом сама долго не сможет прийти в себя и, чего доброго, прикажет вечером везти её в ресторан и просидит там до закрытия. Для неё ведь всё клином сошлось: передряги в ателье, разбитая машина и разрыв с Михалиным. Может быть, её, пьяную, он должен будет из машины тащить до её квартиры. И при этом она будет ронять ему на грудь голову с необычным, мускусным, душно-сладким запахом жестких волос, томно сощурив свои азиатские, с поволокой, очи… По возвращении же далеко за полночь домой ему придется ещё как-то тушить очередной семейный скандал…
Чтобы не торчать в коридоре в напрасном, безнадежном ожидании Лоскутовой, Шарков направился в комнату специалистов. Там все были в сборе. Белокурая, длинноногая технолог Вера Акимова прихорашивалась перед трюмо. Завидев Шаркова, она посмотрела на него чуть с вызовом, как смотрят на мужчин очень молодые девушки, для которых этот неосязаемый, эфемерный контакт «на равных» со взрослым представителем противоположного пола ещё не утратил своей волнующей новизны. Шарков, у которого дочь уже вступала в такой же возраст, ощутил укус тревоги: с кем-то вот так же переглядывается его Светка?..
