Лекарство для Маши - страница 9

Существует стереотип мудреца-учителя. Это какой-то седой мужик бородатый, как апостол. На самом деле, физически одряхшее тело – это, почти наверняка, показатель большего маразма, а не большей духовности. Прискорбно, что в учебные заведения преподавателей до сих пор принимают на основании диплома. Вот стану ректором – всем вам хана, ребята! Лучше сразу увольтесь!

Хорошего преподавателя распознать легко. Он смешной, пухленький, энергичный и глаза добрые. Знания – вторичны.

Я когда на свою последнюю работу устраивался, у меня будущий начальник подразделения даже не спрашивал ничего.

– По глазам – говорит, – вижу, что нормальный, подходишь.

Правда работа там была снова провода в дырки совать. А на другие должности меня никогда и не брали! Опыта нет. А откуда ему появиться, когда все отказывают? Продавать бытовую технику – не брали. Продавцом телефонов тоже не смог устроиться, директор оказался хитрее меня, спросил:

– А какая у тебя самого модель телефона, а?

И тут я понял, что не подхожу. Модель моего телефона называлась «Просто чтоб позвонить». Я вообще-то больше сам люблю выпендриваться, чем через вещи. Обычным банковским мальчиком на побегушках меня не приняли тоже. Для убедительности я наврал, что имею опыт работы по специальности, правда, не смог внятно объяснить, что конкретно делал. Даже удочки меня продавать не взяли, потому что на собеседовании выяснилось, что и у них тоже есть модели!

– Ну и хер с вами и с вашими удочками, чтоб вам разориться. Что же это за блядский мир! – возопил я в конце концов. И пошел снова тянуть провода.

Лето бывает холодным, бывает жарким, но всегда оно волнительно долгожданное. Лето – как первый секс. Сейчас лето холодное, но это не важно. Денег у меня пятьсот рублей осталось, но зато есть лето, и оно вселяет надежду, не знаю пока на что. Может на счастье…

Первый секс у меня был в девятнадцать лет. Еврейскую девочку звали Суламита, ей-богу, не вру.

– Побожись, – сказал мне как-то один насупленный мусульманин.

– Божусь, – ответил я со всей серьезностью.

Так вот у нее были жидкие светлые волосы, круглая попка, мягкий животик и чуть более чем невероятный бюст. Мы стояли с ней на дорожке за домом. И смотрели друг на друга.

– Какая красивая, – думал я, – даже лучше, чем то пианино в детском саду.

Она провела рукой по моему лицу, по носу, по волосам. Ее глаза даже не говорили, они транслировали нежность и восхищение.

– Я тебя люблю! – неожиданно произнесла она.

У меня побежали мурашки от восторга. Никогда не испытывал даже тень чего-то подобного.

Нравилось ей, когда я ей пальцы в п… засовывал. А я наслаждался от перемены в ее лице, ибо в этот момент в голой человеческой единице, вспыхивала женская природа, она делалась замедленной, млеющей, не скованной цепями приличий, настоящей, красивой… безумно красивой.

Меня она выбрала за… гормоны, наверное… Когда наши надменные взгляды впервые скрестились на концерте, где мы играли, я почувствовал в ней некое родство. Уже через месяц после этого мы связали себя тем, что выше клятв и сильнее обещаний. Когда мы добирались до какого-нибудь укромного места, расстегивался строгий офисный костюм, а под ним… а под ним, ребята… Однажды мы с ней в книжном магазине трахались. Ремонт там был, и ширмочка по этому поводу стояла. Покупатели топтались и шелестели страницами Гессе, Сартра, Мураками, Скотта Фицджеральда, а за этой ширмой в абсолютной тишине – мы. Так зарождалась моя любовь к литературе. Сейчас этого книжного больше нет. Вместо него гастроном. Это место прямо за моей спиной. Любовь кончается, когда время стирает последние воспоминания о счастье. А может, и не было у нас никакого счастья.