Всё сбылось… И жила в городе, и торт ела…
А в детстве – нищета деревенская и рядом богатый-богатый край… Контрастом: вода и камень, стихи и проза, лёд и пламень – не так различны меж собой…
Забайкалье – почти как Зазеркалье, для большинства россиян страна далёкая, неизведанная, почти сказочная… Горные хребты забайкальцы называют сопками, а межгорные долины – падями. Сопки укутаны сиреневым багульником, на склонах и вершинах – кедры и дикие розовые абрикосы. Тайга, на опушках которой растут особенные, забайкальские берёзы с тёмной берестой.
Кто раз здесь побывал – не забудет никогда: ягодные пади и душистое разнотравье степей, чистые родники и горячие минеральные ключи.
Может, и характер бабушкин сложился таким же ярким, сильным, многоцветным, как забайкальская природа?
Когда-то Женя любила красивые строки:
Забайкалье – это за Байкалом,
Это там, где сопки и тайга.
Это там, где снег по перевалам,
Где зимой беснуется пурга.
Здесь весна багулом красит сопки,
В синем небе дымкой облака,
А в тайге чуть видимые тропки
Приведут к хрустальным родникам.
До Байкала – проза, за Байкалом – поэзия, – чеховские слова…
Антон Павлович, проезжая через Забайкалье, в путевых заметках писал: «…в Забайкалье я находил всё, что хотел: и Кавказ, и долину Псла, и Звенигородский уезд, и Дон. Днем скачешь по Кавказу, ночью по донской степи, а утром очнёшься от дремоты, глядь – уж Полтавская губерния, – и так всю тысячу верст. Забайкалье великолепно. Это смесь Швейцарии, Дона и Финляндии. Вообще говоря, от Байкала начинается сибирская поэзия, до Байкала же была проза».
Поэзия… Бабушка не была романтиком, она была махровым материалистом. Убеждённой коммунисткой… Светлое будущее наступит – мы его построим! Кто был ничем – тот станет всем! И никакой религии…
Никакой религии… Вспомнила! Вчера в палате спросила:
– Баба, а ты крещёная?
– Конечно!
– А верующая?
– Так мы все неверующие… Коммунисты… Так и жизнь прожили…
– Баба, тебе нужно исповедаться и причаститься!
– Зачем?
– Чтобы в рай попасть!
– Да есть ли он, этот рай, вообще?!
– Есть, баба! Есть рай!
– Да… У нас с тобой прямо как в романе: «Иван, а бессмертие есть, ну там какое-нибудь, ну хоть маленькое, малюсенькое? —
Нет и бессмертия. – Никакого? – Никакого. – Алешка, есть бессмертие? – Есть. – А Бог и бессмертие? – И Бог и бессмертие. В Боге и бессмертие».
– Бабуль, ты меня поражаешь просто! Так вот запросто – наизусть! Это из «Идиота»?
– Доча, что ж ты, «Братьев Карамазовых» от «Идиота» отличить не можешь?!
Бабушка замолчала. Молчала долго. А потом вдруг вздохнула тяжело и сказала с болью:
– Как это страшно! Как же страшно!
– Что страшно?
– Я жила без Бога, и если рай есть – то как же это страшно!
Потом зашёл врач, и Женя совсем забыла о разговоре. А сейчас вспомнила… Не с этим ли разговором связан неожиданный детский робкий голос бабули по телефону? Ведь она сказала: «Как же это страшно!»
Женя помнила все рассказы бабушки о её жизни – и страшного там ничего не было. Трудности были, а ещё много весёлых случаев, семейных баек, о которых вспоминали за праздничным столом.
В войну юная Наташа работала в Чите токарем на заводе, за станком. Точила снаряды. Ей, маленькой ростом, подставляли ящик, чтобы дотянулась.
После работы, на танцах, познакомилась с дедом, кадровым офицером Восточного фронта. Когда решили пожениться, дед повёл её в отдел кадров: увольняться и ехать с ним в гарнизон в Бурятию. Купил будущей супруге конфеты «Дунькина радость». Остался ждать внизу, а Наташа поднялась к кадровикам писать заявление.
