– Ты ревнуешь, детка?
– Я злюсь!
Подавальщица вернулась и поставила передо мной тарелку с сырными лепешками и болтанку из яиц.
– Я надену те самые чулки с красными подвязками, – громким шепотом известила она. Бородач за соседним столом заинтересованно обернулся. – Все, как ты любишь, Лекс!
И снова уплыла.
– Чулки с красными подвязками? – Одри сжала кулаки. Ее глаза сузились, личина дрогнула на миг.
– Я ее впервые вижу. И никогда не видел чулки с красными подвязками!
– Врун! – прошипела златовласка.
– Ну ладно, каюсь. Я пару раз заходил в эту комнату наверху. А, нет, не только в эту, во все заходил. Комнаты помню, подавальщиц нет. Знаешь, они такие… одинаковые. Хотя эту я должен был запомнить, наверное, все-таки такая… стать!
Кружка с горячим хеллем пролетела мимо и брызнула осколками и напитком, врезавшись в стену.
– Лекс, за посуду заплатишь в двойном размере! – из кухни высунулась голова Триса и снова исчезла.
Я, уже не скрываясь, засмеялся.
– Одри, продолжай, и я надеру твой красивый зад! Прямо здесь и при посторонних. Думаю, Трис выделит мне хорошую хворостину.
– Только тронь меня! – прошипела она.
– Угу, и аркан молчания. Раз просишь.
– Ненавижу тебя!
– А говорила, что любишь, – я поставил на стол свой хелль и повел ладонью, опрокидывая кружку с яичной болтанкой.
Одри вскочила, чтобы белая масса не пролилась ей на ноги.
– Платочка не найдется? – сказал я, глядя ей в лицо. Она подняла взгляд, уставившись на меня. Я жадно смотрел, поглощая ее эмоции: злость, растерянность, обида…
– Это же твои штаны, – огрызнулась она. – В них нет платочка! А если бы и был, не дала бы!
– Отчего же? – негромко спросил я. Может, потому что знает, зачем он мне? И что я снова вытру стол, как уже делал когда-то, чтобы позлить златовласку?
– Потому что не хочу! – очень по-женски прошипела Одри.
Узнавания я не увидел. Но все же закинул еще один крючок.
– Нам сейчас только Армона не хватает, да, детка? И было бы все, как раньше.
– Я не знаю, как было раньше, – хмуро сказала девушка. – Но подозреваю, что не слишком хорошо.
– Почему это? – я сделал знак другой подавальщице, и она сноровисто вытерла стол и лавку.
– Потому что любящие люди не ведут себя, как ты, – устало сказала Одри и опустила голову.
– А кто говорил о моей любви? – бросил я. – Речь шла лишь о тебе.
Златовласка посмотрела мне в лицо и снова отвернулась. А мне захотелось еще выпить. И чего-нибудь позабористее хелля.
Моя неопознанная прислужница как раз притащила поднос с горячим и принялась расставлять тарелки. Мясо исходило ароматным паром, печеный картофель с салом и луком еще шкварчал, а горячий хелль пенился, как ему и положено. Девушка призывно улыбалась и облизывала губы, склоняясь передо мной все ниже, пока я не рявкнул, чтобы убралась куда-нибудь подальше.
Подавальщица зыркнула обиженно и ушла.
Одри отломила кусок лепешки, сунула в рот.
– Побежала готовиться, – хмыкнула она, подвигая к себе тарелку. – Подвязки надевать. Курица пустоголовая.
– Не вижу ничего зазорного в попытках понравиться мужчине, – я тянул хелль, аппетит, на удивление, пропал. Видимо, не стоило набивать живот дармовым тестом у фиалок.
– Конечно, не видишь, – Одри подула на мясо и сунула ложку в рот. – Ты же мужчина.
– Рад, что ты заметила, – буркнул я.
Златовласка блаженно зажмурилась, глотая горячую еду, а я замер, сжимая глиняную кружку. Задремавшее желание вновь пробудилось, намекая, что неплохо бы утолить и другой голод. Хотя нет, не намекая. Вопя об этом так, что пах свело. На губах Одри застыла капелька, и девушка слизнула ее языком. Гнилье, требуха и некромант с его картинками и подавальщицами! Что б они все в Бездну провалились!
