Жизнь с Ханком образумила Хельгу и со временем молодая женщина сумела поправить свою репутацию, к тому же лучше стала следить за собой и выглядела намного привлекательней, чем прежде. А еще сумела подружиться с соседями, людьми непростыми и даже суровыми, каких много в портовых городках, так что окружающие стали относиться к Хельге весьма благожелательно. И все отмечали, что женщина была хорошей матерью для своей дочери. Хельга не могла дать дочери состояние и положение в обществе, но сердце женщины принадлежало девочке целиком.
Ханк если прежде и вел непутевый образ жизни и имел неприятности со стражами порядка, то, создав семью, прегрешения молодости искупил полностью. Старик был внимателен к Хельге и ее дочурке, откликался на просьбы о помощи и даже стал ходить на проповеди, так что считался прилежным прихожанином. Каждый раз, когда Ханк возвращался с моря с хорошим уловом, он шел и покупал своим «девочкам», как он их называл, небольшие подарки, а однажды купил маленькой Сашеньке изящные сережки с разноцветными камушками. Торговки, завидев Ханка, перешептывались, и было видно, как они завидовали Хельге.
Но в Фишхаузене о самом старом моряке по-прежнему никто ничего не знал. И вообще, старина Ханк не любил рассказывать о себе. Можно было лишь догадываться, что родом он был из Штеттина, столицы померанского края, который часто упоминал в разговорах. Из них же следовало, что в молодости Ханк занимался контрабандой или какими-то такими темными незаконными делишками. Не то его поймали полицейские, и он бежал, а может по какой-либо другой причине, Ханку пришлось покинуть свой родной город. На одном из торговых кораблей моряк отправился в Африку и больше уже никогда не возвращался в Штеттин.
Внешне это был настоящий пират. Вечно неприбранная борода, из которой торчала кривая самодельная трубка, прищуренный левый глаз, как бы с хитринкой, грубый красный нос и черный старый платок, вокруг головы. Черные с заметной проседью волосы спускались ниже плеч, а из уха торчала серьга, сделанная из кости какого-то животного. Небольшого роста, несколько сутуловатый и смуглый, как немытый, в каком-то древнем камзоле, и парчовых штанинах с большими латками на коленях и высоких кожаных сапогах. На пальцах каждой руки у старого моряка было по два больших перстня с цветными грубыми каменьями. Раньше был и пятый перстень, но его Ханк продал, когда покупал дом. А на голову «пирата» была нахлобучена какая-то странная огромная потерявшая цвет шляпа, какие в наших местах никто не носит. Эту шляпу Ханк носил и в жару, и в холод. Да, самое главное: на его груди синими чернилами была наколота большая картинка. Высокая гора, пальма, по обе стороны от которой какие-то два чудных зверька, морской берег. А под картинкой надпись: Libertalia.
Стоило старину Ханка угостить крепким пивом, как он, смачно потягивая пенистый напиток, и периодически попыхивая в свою трубку, начинал вспоминать о разных странах и городах, в которых побывал. Дети заслушивались его историями о морях и океанах, дальних путешествиях и приключениях.
Больше всего старый контрабандист рассказывал о Либерталии, свободной республике на острове Мадагаскар, в которой прожил несколько счастливых лет.
Оказался я там почти случайно. На «Фризии» под командованием бравого капитана Фаса Ленстра мы плыли в голландскую Индию, но в районе Коморских островов неожиданно налетели на риф, получили две огромных дырки в днище нашей никчемной посудины и для ремонта вынуждены были повернуть к Либерталии – единственному месту в этой части Африки, куда можно пришвартоваться, не рискуя столкнуться с англичанами или французами. Хорошо, что был тухляк, то есть, штиль. Так тихоненько и добрались. Пока шли к Либерталии вся команда, включая офицеров, и днем, и ночью, не зная отдыха, вычерпывала из трюма воду. В другом случае матросы подняли бы бунт, а тут даже минутную передышку сделать нельзя было. Но даже при этом, корма корабля опустилась до самой ватерлинии и будь хотя бы маленькая волна, мы бы тут же пошли на дно кормить рыб.
