Между тем тогдашний Симбирск был типичным губернским городом, в котором слились все характерные реалии России конца предреволюционного века: и хорошие, и плохие. В XIX веке он был небольшим, пыльным, тихим, патриархальным. Но именно здесь, вдали от столичных страстей и суеты, время текло особенно размеренно и тягуче, оно было словно законсервировано. Вся жизнь города шла чинно, по издавна заведенному порядку: сверкали позолотой куполов многочисленные храмы, в губернской канцелярии величаво перекладывали со стола на стол важные бумаги, по улицам в повседневных хлопотах шествовали мещане, ремесленники, пугливо озирались заехавшие по делам в город крестьяне, зазывали жаждущих кабаки и иные питейные заведения, на облучках экипажей сидели извозчики…
С высоты сегодняшнего дня сложно представить все грани и перипетии жизни людей, которые жили в Симбирске в позапрошлом веке. Но в ней, как и сейчас, было все: и радость, и горе, и тяжкий труд, и разгульное веселье праздников, и минуты душевного подъема, и часы разочарований. Но, если попытаться емко охарактеризовать самое существенное в симбирском бытии того уже далекого века, то за патриархальными нравами и внешней размеренностью будней можно увидеть незыблемую, гнетущую непреодолимость реалий сложившейся жизни, в которую были буквально вплавлены и жесткие сословные рамки, и унижения человеческого достоинства, и нищета, и жестокость, и просто несправедливость. Копейка была строго копейкой, а рубль – рублем: никаких отступлений от вековых, прочно утвердившихся нравов и традиций, никаких столичных вольностей. Каждый поступок, каждый шаг и даже каждую мысль или мечту человека определяла острая и непреодолимая социальная грань. Привилегированным же сословиям нужды и действительные страдания народа были неинтересны: известно, что при подготовке проекта крестьянской реформы большинство симбирских дворян высказались за самые плохие для бывших крепостных условия выкупа земель. У них были свои проблемы, в решение которых они и были погружены. А что народ, подумаешь… стерпит… Все это, пусть иногда причудливо, но с фатальной неизбежностью трансформировалось в безнадежно-обреченное терпение народа, который говаривал себе в успокоение: «Бог терпел, и нам велел… По грехам нашим… Отстрадаем…». Народ терпел, а «над всем этим губернским людом, – писал И.А. Гончаров в очерке «На родине», – царила пустота и праздность».
В то же время, с самого момента основания в середине XVII века город впитал в свою плоть и кровь устои основательности, размеренности, надежности, которые все вместе и рождали у былых симбирян ощущение собственной «крепости», готовности стоять на страже своей державы. К тому времени, когда здесь жила семья Ульяновых, давно уже не оставалось ни стен, ни башен былой крепостиXVIIвека, но дух и ощущение КРЕПКОСТИ, обязанности и долга быть верным и надежным оплотом страны жили в провинциальном Симбирске прочно.
Не изэтих ли чувств сыновней любви и личной причастности к судьбам Отечества родились здесь истинно патриотические умонастроения писателей И.А. Гончарова, А.С. Неверова, поэтов Н.М. Языкова, Д.Н. Садовникова, Д.Д. Минаева, героя-партизана Д.В. Давыдова и многих других симбирян, всю жизнь стремившихся ставить интересы государства российского и его народа превыше собственного благополучия, личных интересов?
