– Прощай! – хлопаю легионера по плечу. – Ничего, что я по-простому, на «ты»? Больше, может, и не увидимся.
– Ничего, – выдавил из себя 42-й размер, до болезни 44-й.
Что бы я сказал Софии, дождавшись ее?
Ничего.
Для кого-то Петр, кому-то Петя, маме, возможно, мой Птенчик, Петенька, сероглазый Птенец. В меру наглый – до 52-го размера, в меру ранимый – до 42-го; единственный и неповторимый. Со стандартными тараканами в голове, включая манию величия: хотел взять кальян, чтобы вусмерть бля… – обычный засранец. Предсмертным словом будет (вероятность 90 %): Бля!.. «Ваше последнее слово?» – «Бля!..»
Пора уходить.
– Дети есть?
– Двое.
– Мальчик – девочка. – Зачем я расспрашиваю?
– Сыновья. А что?
Ничего! Раньше бы мне стало стыдно, сам не знаю за что.
– Как зовут?
– Старшего Павел, младшего Александр.
А теперь знаю – невидимое превращается в видимое. Все, что мы делаем – невидимое превращаем в видимое, от детей до табуретки, в строгом соответствии с законами материализма. Хотя какой тут материализм? Похоже на то, как солдат сварил кашу из топора. Но кого это смущает? Мы увлечены, апатичны, восторженны, равнодушны, внимательны и безразличны, трудолюбивы, ленивы, мы суетливы – нас пугает обратный процесс (боже, прости за пошлость), как холодок могильный.
– Выздоравливай.
У Петра зазвонил мобильный – русский шансон.
– Алле?.. Это кто?.. Ты че?.. Нет, ниче!..
Ухожу.
P. S. Одна мятущаяся душа устроилась работать санитаром в больницу. Проработав в клинике несколько лет, эта душа каждый божий день дотошно фиксировала последние слова умирающих, записывая их в свой блокнот; а потом опубликовала записи в ЖЖ. На этих страницах мат стоит как на стройке, как на зоне, как на войне.
Называется, я обрадовался Вергилию.
Даже тогда, когда жизнь их в последний час покидает,
Им не дано до конца от зла, от скверны телесной
Освободиться…
Я обрадовался Вергилию – уходим!
Шарк, шарк, тик, так, топ, топ…
Закрыть глаза, довериться звукам – голову чуть задрав, солнцу подставив лицо, медленно двигаться, слышать любой чих, – оказывается, все видишь, если все слышишь. Все – оказывается!
Души, которым еще предстоит из долины зеленой,
Где до поры пребывают они, подняться на землю.
Сонмы потомков…
Несколько шагов с закрытыми глазами, и мир расширяется, если не боишься споткнуться, разлетается подобно взрыву, загорается, гаснет и снова загорается – сонмы потомков – рождается каждый миг. Я не знаю, что движется в этот миг, что не движется; все ли движется? – знаю только, что все пульсирует в унисон: тук, тук. Даже крайняя плоть: тук, тук.
– Вам помочь? – Бархатный баритон; диапазон как минимум две октавы (если слышать, то слышать сразу и все).
– Вам помочь?
Тук, тук… последнее – тук…
– Нет, спасибо. – Опять контролирую тело, слежу за перемещением тел в пространстве, наблюдаю большие, круглые, карие глаза.
– Извините, мне показалось…
– Забудьте, фигня.
Что осталось в глазах моих? большие, круглые, карие глаза.
– Действительно! Фи-и-гня!! – ухнул баритон. Я содрогнулся – какая мощь! Браво! Ему бы в Большом солировать: Фи-и-и-и-и-гня!! Гром оваций, пурпурный бархатный занавес, – царская мантия, а не занавес.
Впрочем, как знать, может, тем и живет – вся квартира в цветах: голос поставлен, звук из глубин живота, четкая речь, любое движение – жест.
«Золотой голос» России демонстративно отвернулся от меня.
Злые языки утверждают – у них весь ум в голос уходит.
