– Это не то, что я в прошлом году покупал?
– То самое! – обрадовалась бабушка памятливости Олега. – Я его сберегла. Выну из холодильника, поставлю на стол, сяду, тебя вспомню, Нину вспомню…
Она утерла разом набежавшие слезинки, засморкалась в платочек. Потом притулилась лбом к плечу могучего внука и на минутку притихла, как мышка.
– Да ты пей, не стесняйся. Я его пробочкой накрепко укупорила. И мне налей, – она придвинула свою серебряную рюмочку-малюточку к высокому хрустальному фужеру со щербатинкой по краю.
Позабытый вкус горьковато-сладкого, густого до черноты вина разбудил дремавший аппетит. Олег приналег на еду, а бабушка сидела и любовалась внуком, пододвигая то одно, то другое кушанье.
Олег глянул на опустевшую бутылку и пожалел, что не захватил с собой из Краснодара тамошний хит сезона «Поцелуй смуглянки». Не хотелось тащить лишнюю тяжесть, а сейчас было бы в самый раз. Водку и пиво он не пил принципиально, но хорошее вино обожал в виде разгрузочного средства.
Бабушка перехватила взгляд внука, понимающе улыбнулась и устремилась к холодильнику.
– Вот… попробуй моего винца. С прошлого года держу, поставила осенью из совхозного «мускателя». В октябре у нас виноград дешевеет. Тебя дожидается… Я уж больше не буду, а ты испытай, удалось ли, нет.
Мутноватый цвет жидкости, неопределенный и явно не благородный, насторожил Олега, но он смело плеснул в фужер домашнего вина.
– За твое здоровье, бабуля!
Едкий уксусный привкус шибанул в ноздри, когда он поднес фужер ко рту. Но отступать было поздно. С каменным от напряжения лицом выглотал перезревший напиток до дна, крякнул от души, радуясь окончанию пытки, и решительно отодвинул бутылку на край стола.
– Все! У меня режим, баба Маша… Тренер заругает… Как-нибудь потом…
Наевшись домашних вкусностей, Олег воспрял телом и отправился купаться. Солнце стояло довольно высоко и уже успело прокалить воздух. Три квартальчика – минуя дом-музей Грина, галерею Айвазовского и череду магазинчиков и лавок – ноги сами несли его под уклон с гористой покатости, на которой расположился город, – прямиком к бухте.
Музей был закрыт на висячий замок, старинный, словно бы доставленный сюда с пиратского судна, из гриновского вымышленного зурбагановского прошлого. Олег заглянул в низенькое окно, полюбовался укрепленным на противоположной стене штурвалом и какими-то веревочными снастями, свисавшими прямо с потолка. Больше ничего в полумраке домика не различалось. Писатель явно был небогат, коли судьба забросила его, чахоточного, в эту убогую хохлацкую хату. Благо хоть – до моря рукой подать.
Иное дело галерея известнейшего художника-мариниста. Одноэтажный дворец высился, украшенный мусульманскими башенками, обнесенный высоченным забором. Внутри дворца ликовало рукотворное море, расплесканное по многочисленным картинам Айвазовского. В минувшие феодосийские приезды Олег бывал там, даже альбом репродукций купил. Но сейчас неудержимо тянуло море живое, настоящее. Оно бугрилось за бетонной линией набережной, волны ударялись в стенку мола, и белая пена взлетала, рассеиваясь свежим ветром над головами прохожих.
На пляже было полно народа, курортники заполонили лежаки, сдаваемые напрокат сидевшим под полосатым тентом чернявым амбалом в феске, воображавшим себя грозным и богатым янычаром, но выглядевшим как самый обыкновенный крымский татарин. Это лежбище толстых дамочек, окруженных чадами и мужьями, пакетами со снедью и постоянно жующих, не привлекло Олега. Дома, на Дальнем Востоке, бывая на любимой рыбалке, он привык к одиночеству у воды.
